Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А как же игрушка? — напомнил Макар.
— Ты про того гнома? Ну… — Ерохин разломал кусок вареной колбасы на части и положил в кошачью тарелку. Кот вальяжно выгнул спину, потянулся, приподняв хвост, а затем не спеша спустился к ужину. — Подумаешь… Игрушка… Ерунда.
— Нет, Ерохин. Она не могла… Это же любимая игрушка ее ребенка. Соседка так и сказала…
— Могла, не могла, — Ерохин насупился, втянув голову и скрестив руки на груди. — Черт поймет этих баб вообще, и преступниц в частности. Может, на нервяке разодрала.
— И ребенок не заплакал?
— Да хрен его знает, я в этих психологиях детских не разбираюсь. Мне, главное, чтобы улики были собраны и база для суда оформлена по всем правилам.
Чердынцев дернулся и сжал кулаки.
— Как у тебя все просто!
— Просто? — смерив Макара холодным взглядом, сказал Ерохин. — А ты поработай с мое, да погляди на то, что у меня каждый день перед глазами. Я тебе таких историй могу порассказать, что твоя Жданова тебе ангелом во плоти покажется. Только ангелов по ту сторону нет. Если она причастна к смерти старухи, а на этот счет у нас уже есть доказательства…
— Какие?
— Имела доступ в ее квартиру — раз, исчезла сразу после преступления — два, и соврала в службе занятости, что не работает у нее — три!
— В службе занятости?
— Ну да. Она искала работу. Но что-то там у нее не клеилось. Заочно институт, ребенок, отсутствие родственников. Нет, я все понимаю, жизнь не сахарная, но, чтобы человеческий облик потерять… — Ерохин стукнул кулаком по столу, отчего кот чуть присел, но голову от тарелки не отнял.
— Она одна жила? — спросил Макар, задумчиво глядя на остывающий чай.
— Соседи говорят, что да.
— А сын у нее…
— От кого? — понял Ерохин. — А хрен знает. В свидетельстве о рождении стоит отчество Александрович. А в графе отец прочерк. Прям как у моего кота! — хохотнул Ерохин.
Макар поднял недоумевающий взгляд.
— Матушка у Барсика — неизвестная личность. А я, вроде как, отец, раз нашел. Получается, он у меня Барс Вячеславович Ерохин.
— Бабу тебе надо, Ерохин, — вздохнул Макар.
— Ба-бу-бы… — поскучнел следователь. — Ну, может, когда уйду с этой треклятой работы…
— Похороны когда? — спросил Макар.
— Так завтра, — ответил Ерохин. — Марьяна звонила. Я разрешил. Справку тебе завтра дам, с ней в ЗАГС пойдешь, свидетельство получишь. А там мы уж сами… Ты же из Москвы приехал, к смерти Горецкой никаким боком, — без обиняков резюмировал он. — Чего тебе здесь болтаться?
— Я, наверное, задержусь еще, — вдруг заявил Макар. — Хочу разобраться. Я ведь Горецкую не знал, один раз только видел.
— И что?
— А то, что я хочу выяснить кое-что о ее жизни. Ну, в общем, подробности. Актриса, все-таки… И неплохая, кажется…
Ерохин кивнул.
— Ну да, почему бы и нет.
— А ты сможешь мне помочь? — осторожно спросил Макар. — Я заплачу. Просто, понимаешь, все эти запросы через ЗАГС — долго, а я…
— Да не вопрос, — Ерохин потянулся, скрипнув суставами. — Горецкая Амалия Яновна…
— Нет, Слава. Амалия Яновна Штерн…
Выдув три кружки чая, Чердынцев наконец почувствовал заметное облегчение — кровь по венам побежала быстрее, а испарина на лбу почти исчезла. Макару хотелось принять душ и остаться одному, чтобы дать волю своим эмоциям и мыслям. Ерохин же, в отличие от Макара, наоборот, осоловел, хоть и не терял нити разговора. Однако, Чердынцева эти разговоры только злили. Он не мог винить следователя в том, что тот делает, на его взгляд, скороспешные выводы. В конце концов, работа у него такая — примерять разные гипотезы и варианты в надежде, что какая-нибудь из них сядет как влитая на обвинительное заключение.
За то короткое время, которое Макар провел в вонючей забегаловке, Ерохин успел лишь сопоставить факты: ключ — дверь — вероятность и возможность. Но что стояло за всем этим набором, пока было совершенно непонятно. Следователь и сам признавал это. Ключ был отправлен на экспертизу, отпечатки пальцев Ждановой сняты. Оставалось ждать, когда придут результаты.
В квартире Ерохина Макар не остался, а тот и не настаивал, видя, что Чердынцев вполне очухался. Сказал лишь, что если Макара остановит ГАИ, то пусть сразу звонит ему. Выпроваживая Чердынцева, Ерохин отчаянно зевал и на просьбу не забыть отправить запрос на Амалию Штерн, лишь устало кивал:
— Спать, Чердынцев, спать… Все завтра… Приезжай пораньше, к восьми… У меня суточное дежурство. Мне выспаться надо.
Когда дверь за Макаром захлопнулась, на него сразу же навалилось тяжелое чувство тревоги и внутренней боли. Будто до этого оно терпеливо ждало своей очереди где-то на задворках памяти, и вот теперь пришел его черед измочалить Чердынцева по полной.
Ночной город поразил тишиной, которая присуща лишь маленьким городкам, да и то только в самое морозное зимнее время. Свет уличных фонарей был тусклый, холодный, и глядя на голубоватые тени, отпечатавшиеся на снегу, Чердынцев всей душой ощущал глубокую ледяную тоску. Снег скрипел под его ногами, и Макару казалось, что и сам он скрипит и разваливается от оглушающих и мучительных мыслей.
Серафима… Юная, нежная девочка… Что же с тобой произошло за эти пять лет? Как ты жила? У тебя ребенок, ты мать. Странное сочетание — мать Серафима — даже гротескное.
Макар привычно остановился на переходе, но по сторонам даже не взглянул. Перед его внутренним взором стояло улыбающееся лицо, каждая черточка которого была ему до боли знакома.
У нее есть сын. Илья Александрович… Сердце кольнуло ревностью, и Макар поморщился, будто лично знал того, чье имя она приплюсовала к имени мальчика. А ведь этот паренек мог быть и его, если бы… Чердынцев сжал челюсти и шагнул на дорогу.
Может у них в Добринске так заведено? За неимением нормальных мужиков развлекаться с приезжими? Вон, в этом баре, сплошь местный генофонд, плюнуть некуда. Не я, так, возможно, кто-то другой мог стать для Серафимы Ждановой биоматериалом…
От этих горьких размышлений Макару вдруг стало противно и тошно. Нет, нет и еще раз нет… Он даже представить себе не мог, чтобы она так поступила. Что рядом с ней мог быть другой мужчина. Ревнивое собственническое чувство вновь подняло голову, и Чердынцев расстегнул пуховик, чтобы охладить рвущийся изнутри жар.
У нее ребенок! Сколько ему? Кажется, около пяти?
Чердынцева вдруг пробрало до самых костей. Он резко остановился и мазнул взглядом по темным окнам жилого дома. А что, если…
Стоя у своего кроссовера, он заметил на передней пассажирской двери глубокую кривую царапину. Глядя на нее, вдруг подумал, что Серафима Жданова оставила в его сердце зияющую рану, которая так и не зажила. Стянулась под ворохом проблем и других интересов. Но рано или поздно она все равно вскрылась бы, как бы старательно он не избегал ее. И теперь Чердынцев хотел лишь одного — найти девушку, помочь ей, защитить насколько это было возможно, исправить то, что сделал когда-то…