— Да ты просто возмутитель спокойствия, Чердынцев! — придерживая его за локоть, процедил Ерохин. — Из всех самых поганых мест нашего города ты выбрал именно это. Решил гульнуть по полной программе? А я думал, ты интеллигент…

— Интеллигент — этот тот, кто думает о людях лучше, чем они о нем… — сплюнул кровь из рассеченной губы Макар.

Ерохин усмехнулся и сделал знак бармену. Забрав из его рук бутылку, следователь оглядел Чердынцева:

— Ладно, пошли. Я тут недалеко живу. Покалякаем.

— А есть о чем? — Макар потер шею, восстанавливая дыхание. — Слушай, я тебе хочу сказать одну вещь… — просипел он.

— Тебе же, наверное, интересно, что мы нашли? — прищурился Ерохин. Сунув бутылку в карман пальто, он направился к выходу.

— Нашли?! — Чердынцев сжал челюсти и мотнул головой, глядя ему в спину. — Нет, Ерохин, ты все врешь. Она не могла…

К четырем стало темнеть. Небо заволокло снеговыми тучами, которые висели так низко, что, казалось, еще немного, и они раздавят и поселок, и старую дачу, спрятанную между сосен и сугробов. Пока сияло зимнее солнце, в доме было светло и радостно, но теперь тьма сгущалась не только на улице, но и на душе у Симы. Чтобы занять Илюшу, она дала ему веник и попросила вымести пол. Вот только они с Чихуном устроили турнир по вытягиванию прутьев из связки, и скоро от веника осталась только палка.

В маленькой кастрюльке варилась картошка. Руки Симы стали красными от ледяной воды и никак не хотели отогреваться. Она держала ладони над паром и задумчиво смотрела на белесые пузырьки закипающей воды.

Когда Серафима поняла, что Горецкая совсем не та, какой хочет казаться? Уж точно не в тот день, когда пришла к ней впервые. Скорее, через месяц, когда разговор вновь зашел об оплате.

— Я тебе премии платить не собираюсь, — заявила старуха. — Если рассчитываешь обогатиться за мой счет, то у тебя ничего не получится. Вот ты хватаешься за все, а ведь в твои обязанности входит только уборка, готовка и покупка продуктов.

— Амалия Яновна, — вздохнула Сима, — неужели вы думаете, что я ничего не понимаю? Если бы я хотела денег, то… — она не закончила и снова вздохнула.

Горецкая ждала, насмешливо приподняв бровь. В тот момент Сима, стоя на табуретке, протирала листья огромного фикуса, поэтому просто развела руками — мол, все и так понятно. Спустившись, она прополоскала в тазу тряпку, хорошенько выжала ее и, поддерживая нижний плотный листок, смочила его темно-зеленую поверхность.

— Когда закончу институт, у меня будет больше выбора. В школу можно пойти, или, например, в какое-то культурное учреждение. Илюша подрастет, станет легче…

— М-да, времена нынче другие, — хмыкнула Горецкая. — Раньше бы тебя и на пушечный выстрел к детям не подпустили.

— Это почему же? — опешила Сима.

— А какой пример ты собираешься им показывать? Родила без мужа, значит, способна на… — в глазах Горецкой промелькнуло что-то и тут же скрылось в мутноватых зрачках.

Симе показалось, что старая актриса совсем не хочет говорить подобные вещи и делает это через силу, но уже в следующее мгновение Горецкая все же закончила фразу словом, от которого у Симы вспыхнули уши и засвербело в затылке.

— Можно подумать сто лет назад дети рождались только в браках! — парировала она. — Я вот, например, считаю, что главное — это любить человека. Тогда и дети получаются хорошие и умные. Ведь по-разному же в жизни случается! Вот мой Илюша, кстати…

— Случается, что и псы дворовые случаются! — захихикала старуха, но, заметив, как вытянулось лицо Симы, махнула рукой. — Ладно, не тряси губой… А вот скажи, — Горецкая уперлась подбородком в ладонь, и подушечки узловатых пальцев впились в сморщенную кожу, — с любовью-то твоей все понятно. А если не любишь?

— Как это? — захлопала глазами Сима, тут же вспомнив, как вспыхнул в ее груди огонек при взгляде на того парня со скамейки. Если бы это не было любовью, то она давно бы забыла его. Но за эти годы из памяти не стерся даже его голос…

— А вот так… — глухо ответила Горецкая. — И мало того, что не любишь, ненавидишь! — она чуть склонилась, и Сима, почувствовав, как задрожали колени, присела на табуретку. — Только представь, что тебя насильно тащат, сдирают с тебя одежду…

Серафима зажмурилась и помотала головой.

— Амалия Яновна, не пугайте меня, — попросила она. — Расскажите лучше что-нибудь хорошее, пока я цветы домываю.

— Что тебе рассказать? — откинулась на спинку кресла Горецкая и смерила Симу высокомерным взглядом.

— Из «Грозы» можно? — Сима сложила ладони в молитвенном жесте. — Монолог Катерины? Мне так эта пьеса в школе нравилась! «Отчего люди не летают как птицы?» — нараспев тоненько протянула она, стараясь придать голосу трагическую ломкость.

Горецкая закатила глаза и постучала по столешнице запаянным в серебряную вязь перстня красным камнем. Серафима хлопнула себя по губам, тем самым показывая, что вся превратилась во внимание. Да так и было — как только Амалия соглашалась произнести один из своих многочисленных монологов, она преображалась. Голос ее вдруг становился мощным, звучным, и у Симы бежали мурашки по рукам и ногам, а на глазах вскипали восторженные слезы…

… Слеза покатилась по щеке и упала прямо в кипящую воду. Сима шмыгнула носом и, взяв нож, потыкала в картошку.

— Илюша, подойди ко мне, — позвала она сына. — Давай над картошечкой подышим?

— А потом съедим ее! — Сделав «страшные» глаза, подлетел мальчик.

Сима поставила кастрюльку на стол, посадила Илюшу на колени и накрылась курточкой. Илюша послушно задышал, открыв рот, а она мягко удерживала его руки, чтобы он случайно не обжегся. Ничего не понимающий щенок стал тыкаться об их ноги и поскуливать. Илья захихикал, задергался, заелозил, играя с Чихуном.

— Ну хоть пять минут, милый, — попросила Сима. Желудок ее свело от голода. Она и сама-то с трудом могла дышать картофельным ароматом.

А вот Горецкая картошку не любила… Говорила, что от нее растет живот и портится кожа. Ах, Амалия Яновна, знали бы вы…

Как только сумерки заволокли окна, Сима задернула шторки, радуясь тому, что наконец-то сможет затопить печь.

Между поленьями она нашла несколько старых пыльных газет. Сытый Илюша крутился рядом, сопел, заглядывал внутрь печки и лез под руку. Но Серафима отстранила его, доверив собирать с пола мелкие щепки и складывать их горкой на жестяном совке.

Проверив тягу, Сима разложила щепки вместе с бумагой и чиркнула спичкой. Через некоторое время в трубе загудело, вензелем кверху закрутился голубой дымок. Щенок лежал напротив печки, вытянув передние лапы и положив на них морду. Блюдце, в котором недавно была картошка с мясным паштетом, было чисто вылизано. Заварив чай, Сима добавила немного кипятка в кружку с холодной водой, чтобы Чихун не простудился…