Закрывши дверь, я поставил масляный фонарь на стол.

— Прежде чем заплатить вам, мне требуется на них взглянуть.

— Да вы нам, никак, не верите, мистер Франкенштейн? — Бутройд вынул из кармана пальто фляжку и отхлебнул из нее.

— Настоящий делец свои товары осматривает, — сказал я.

В ответ он рассмеялся было, но тут заметил в мерцающем свете электрические машины:

— А это что еще за адская штука?

— Это двигатель. Двигатель, потребный мне для работы.

— Дьявольская, поди, работа?

— Дьявол тут ни при чем. Смею вас в этом уверить.

— Да мне-то что за дело.

Тут Миллер вынул нож и разрезал веревки, которыми мешки были завязаны. Из одного вывалилась рука, и он, ухватившись за нее, вытащил все остальное. Это был, как я и велел, взрослый мужчина, хоть и пострадавший от ранения в грудь.

— Этот поврежден, — сказал я.

— Образцы без изъяна найти трудно. Да вы на этого взгляните.

С этими словами Бутройд вытащил тело из второго мешка. Принадлежавшее молодому мужчине, оно было в очень хорошем состоянии, целое и прекрасно сохранившееся. Судя по виду, умер он совершенно внезапно — на лице его застыло выражение смертельного ужаса.

— Этот хорош, — сказал я. — Превосходный экземпляр. Где вы его нашли?

— Где упал, там и нашли.

Большего знать я и не желал.

— Не будете ли вы так любезны поместить одного из них сюда? А другого — вот сюда. — Я указал на пару длинных деревянных столов. — Осторожнее вот с этим. Ребра у него держатся слабо.

— Он что твоя погремушка, — сказал Миллер.

Я тут же расплатился с ними — мне не терпелось начать работу. Мы договорились, что они появятся с подобным же грузом спустя неделю. Гости рады были уйти — подозреваю, что жуткое выражение на лице молодого человека даже их привело в подавленное состояние.

— Мешки-то вам что, нужны? — спросил меня Бутройд.

— Мне они больше не понадобятся. Вам же они, думаю, еще пригодятся.

Итак, они направились обратно к своей лодке; я подождал на причале, пока они отплывут в темноту. По возвращении я заметил, что в комнате стоит любопытный запах, подобный тому, что бывает от мокрых зонтов или горелых тряпок, и меня обеспокоило, как бы не началось разложение. Работу я задумал начать с поврежденного образца — на случай, если поначалу допущу какой-нибудь просчет. Поэтому я быстро принялся его подготавливать, для начала вымыв раствором хлорида извести. После этого пахнуть от него стало получше. Вслед за тем я из предосторожности пристегнул субъекта к столу с помощью длинного кожаного ремня. Я уже решил, что присоединю металлические петли к шее, запястьям и лодыжкам — к тем частям тела, где происходит больше всего жизненно важных движений. Вольтов ток я намеревался пропускать с помощью тонких металлических проводов, которые не затруднили бы движение. Машины были готовы, их огромные цинковые и медные полосы разделял картон, вымоченный в соленой воде. Я зарядил батареи и присоединил с обоих концов по проводнику. Все было готово для создания искры, которой, быть может, предстояло осветить новый мир.

Аппарат гудел — то был результат его собственного внутреннего движения, — и я заметил легкое дрожание проводов; в этот момент мне показалось, что электрические машины превратились в живые существа. Мощность их возрастала с каждым вступающим в действие гальваническим элементом. Я помнил предписание Хеймэна не переусердствовать с увеличением мощности. Но при виде столь огромной энергии, выпущенной на свободу, меня охватила безмерная радость. Тело начало сильно трясти. В колеблющемся свете масляного фонаря оно отбрасывало на пол странную тень. Я сделал к нему шаг и с некоторой опаской коснулся руки. Теплота ее, казалось, возрастала. Голова начала дергаться из стороны в сторону, словно труп боролся с одышкой, но потом усилия эти стихли. Тело снова погрузилось в мертвенную неподвижность. Оно опять сделалось совершенно холодным. Я на мгновение отошел, чтобы проверить машины, и вдруг услышал, как позади меня зашевелилось нечто. Первою мыслью моей был мушкетон. Я быстро обернулся и невольно испустил возглас удивления: руки мертвеца переместились к глубокой ране в груди. Руководствуясь неким странным инстинктом, он хотел прикоснуться к тому, что стало причиной его смерти. То был момент прозрения — мне пришло в голову следующее предположение: существует некая сила воли или же инстинкт, способный пережить смерть тела. Меня коснулась вспышка молнии. Я испытал миг торжества. Но даже тут я попытался укротить всепобеждающее чувство возбуждения. Что, если это было некое непроизвольное движение мускулов, которое человеку помешали выполнить в тот момент? Был ли то жест, на который у него не хватило сил тогда?

Приближаться к телу я опасался, ибо не исключал новых внезапных движений, но понимал, что для работы мне необходимы быстрота и железная воля. Я отстегнул провода от первого субъекта и присоединил их ко второму. Разряд электрической энергии не нанес телу никаких видимых повреждений, и я был полон надежд в отношении воздействия, какое будет оказано на второй, лучше сохранившийся труп. В глубине души я радовался и оттого, что физически образец не пострадал, и тем самым мне предоставлена возможность дальнейших опытов.

Я вновь зарядил батареи и, применив небольшое давление к проводникам, добился появления искры. Второе тело сотряслось; оно будто бы — другого слова не подберешь — вытянулось в стойку. Затем все опять успокоилось. Я вновь пропустил разряд, и тело опять шевельнулось — на сей раз движение было более активным и беспокойным. Я различил некое вторичное шевеление в пальцах рук, которые, казалось, дрожали, до того сильно было возбуждение; сознаюсь, собственные мои руки тоже дрожали. Я зарядил провода в третий раз, но покоя тела это не нарушило. Собравшись было произвести дальнейшие исследования, я приблизился к образцу, и тут изо рта его вырвался крик, ужасный, исполненный безутешности. То был голос некоего демона, проклятого, затерявшегося в недрах ада, и я застыл, слушая, как вокруг разносится его эхо. Звуков этих довольно было, чтобы мертвого поднять, да только мертвый уже был поднят.

Когда я опустил глаза, опасаясь того, что может открыться моему взгляду, я заметил, что выражение ужаса исчезло и что лицо молодого человека выглядело совершенно спокойным.

Освободил ли этот жуткий крик его от мучений? Если допустить, что агония и ужас последних его мгновений были неким образом заключены в теле, то нельзя исключать и другого: удар электрического потока способен выгнать наружу страдающий дух — или душу; не могу подобрать названия явлению столь важному. Возможно ли, чтобы труп в буквальном смысле переживал агонию до того момента, как благодаря моему воздействию освободился? И тут меня поразило новое открытие. Голосовые связки пережили смерть.

Я принялся за другие электрические опыты на двух субъектах, и поначалу дальнейших пробуждений не было. Мне пришло в голову, что тела, выполнив с задержкою свои последние действия, вернулись в состояние неподвижности. И все же у меня не было уверенности ни в чем. Взявши большой хирургический нож, я приступил к отделению лобной кости черепа от головы второго субъекта. Затем, с помощью небольшой пилы, я срезал верхнюю часть черепного свода и наконец увидел переднюю и заднюю доли мозжечка. Тут мне представился образ абсурдный до крайности: словно с пирога срезали корку, но я до того погружен был в работу, что времени на какие-либо размышления не оставалось. Закончив, я подготовил опыт, который предварительно обрисовал в своих записях. Я поместил цинковые и медные полосы поверх открытого черепа — так, чтобы они касались долей. Затем я пустил ток. Эффект, оказанный на мозг, был мгновенным. Из четырех долей лишь одна, видимо, в состоянии была воспринимать легкое воздействие электрического тока; впоследствии я окрестил ее электрической долей. На мускулы тела она оказала мгновенный эффект — не будь оно привязано, того и гляди, поддалось бы искушению подняться и зашагать. Весь костяк охватила сильная дрожь, и я, к своему изумлению, обнаружил, что продолжалась она еще несколько минут после того, как я отключил ток.