– Ходил тут в пятницу смотреть, – сказал Яков, – огромный участок, со стадион, всё огородили, экскаваторы подогнали, котлован уже рыть начали. Дом для авиаторов строят, а они и привыкли к высоте, ничего, не испугаются.

– На Садовой тоже построить обещали – вон, Бессонов Сережка говорил (он же архитектором в конторе), так там и разговоров только, что про дома эти, похожие на гигантские церкви, – сказала Лидка.

– Мам, у меня живот болит, – вдруг пожаловалась Алла.

– Лепешек, наверное, переела. Или шейки. Чайку выпей горячего, и все пройдет, – посоветовала Лидка. – Так вот, про Бессонова. Он же в бюро по развитию и в курсе всего, что касается центральных новостроек. Домов таких громадных будет восемь, в честь 800-летия Москвы, по дому на сто лет. Вот идея странная, а? И уже будто бы камни заложили, восемь штук в разных местах Москвы. Одно здание у нас тут и еще где-то в центре, он не уточнял. Но видно будет отовсюду!

– Мам, сильно болит, – Аллуся уже держалась за живот, – чего делать-то?

– Пойдем, я тебе бесалола дам и тепло завяжу, полежишь немного на животе, и должно пройти, – пообещала Лидка. – Как болит? Ноет? Режет?

– То ноет, то режет, – неопределенно ответила Алла. – Посиди со мной.

– Чего это ты у меня вся расклеилась? – забеспокоилась Лидка. – Давай я тебя тепленьким замотаю.

Лидка туго затянула дочери живот длинной шерстяной шалью и уложила ее на топчан, сев рядом.

– Скоро таблетка подействует, и все пройдет. Полежи, пригрейся.

– Нет, болит, еще больше болит! Не могу терпеть!

«Наверное, мама все-таки меня любит, – думала Алла. – Вот бы так всегда около меня сидела…»

– Больно, больно… – вслух ныла она.

– Давай тогда врача вызывать, если сильно болит. Мам, посиди с Аллусей, я позвоню в «Скорую»! – Лидка заторопилась в коридор, оставив около дочки встревоженную бабу Полю.

Поля участливо глядела на внучку, гладила ее по голове и приговаривала:

– Первым разком, светлым часком, прошу Господа, помоги, Господи, пособи. Живот лечу, Бога прошу. Золотничку, Божий помощничку, сядь на местечку, на золотом креслечку. Тебе мать рожала, золотой ниткой подвязала, ты от этой ниточки не отрывайся, в Аллусином животе на месте оставайся.

– Бабуль, чего это ты вдруг такая набожная стала? Никогда не слышала, чтоб ты молитвы читала, – удивилась Алла.

– С чего ты взяла, что это молитва? Это заговор, мать моя. С мое поживешь, еще не тому научишься, я тебе расскажу: на всякий жизненный случай свой заговор и своя молитва есть. Надо только к месту применять, не лишь бы, тогда и работать будет.

В комнату вернулась Лидка.

– Звонок приняли, обещали скоро приехать. От Филатовской тут рукой подать, вот-вот будут, – пообещала Лидка и тоже села на топчан рядом с мамой и дочерью.

– А я побегу встречать у ворот, – сказала Ида.

«Вот бы так всегда, а то вообще никто внимания не обращает! А тут смотри-ка, любят, оказывается!» – думала Алла, не забывая хмуриться и постанывать.

Скоро во двор под вой сирены въехала карета «Скорой помощи». Соседи повылезали из подполов, налетели полчища старух, но не столько из любопытства, сколько из беспокойства: кому вдруг понадобился врач? Два дяденьки в белых халатах и с чемоданчиками, носилками и серьезным видом спустились вниз.

Вид из усадьбы Олсуфьевых, нынешнего ЦДЛ, на высотку на Кудринской (бывшей пл. Восстания)

– Ну-с, кто у нас тут больной? – один из них остался в дверях, а другой сразу внимательно посмотрел на лежащую Аллу.

– Вот, живот у дочки разболелся, – сказала Лидка.

– Сейчас посмотрим. Проводите меня руки помыть, – попросил похожий на птицу врач. Лидка повела его по темному коридору в ванную.

– Как у вас тут опасно, грибок везде, – сказал он, оглядевшись. Стены были влажные и в каплях, к низу, почти у пола, капли и влага превращались в зеленоватую дрожащую слизь, напитавшись за свой долгий жизненный путь с потолка до пола всякими грибами, бактериями и прочей заразой.

– Живем вместе, сосуществуем. Не поверите: каждый день протираю, раз в неделю мою хлоркой. Ничем не вывести – подземная жизнь. Приходится договариваться, – усмехнулась Лидка. – Представляю, как разрослось бы, если б не трогала. После ремонта эта зараза снова через месяц появилась.

Доктор покачал головой и пошел в комнату.

Пощупал живот, заставил Аллу встать и попрыгать, снова пощупал и покачал головой.

– Ну-с, придется поехать с нами в больницу, – сказал он. – Подозрение на аппендицит.

«Какой аппендицит? Я ж притворяюсь! У меня ж ничего не болит!» – чуть не закричала Алла, но вовремя осеклась. Этого вранья ей бы никто и никогда не простил.

У Поли на глазах моментально появились слезы, Лидка, мгновенно посерев лицом, стала собирать Аллусю в дорогу. Ида по привычке закрыла рот руками. Алла выглядела несчастной и перепуганной, не представляя, что ее план может зайти так далеко. Она заплакала.

– Ничего, сейчас отвезем тебя, там еще врачи тебя посмотрят, и все будет хорошо, – пообещал медбрат.

Вынести Аллу из подвала на носилках не представляло никакой возможности, поэтому сначала боком вытащили носилки, затем Лидка вывела не на шутку напуганную дочь во двор. Там уже стояла Миля. Насупленная и решительная, руки в боки, она перегородила двери кареты «Скорой помощи», решив для начала узнать все из первых рук, прежде чем ребенка отпускать с незнакомыми мужиками, пусть даже и врачами Филатовской.

– А без больницы никак не обойдемся? – спросила она у доктора, похожего на птицу.

– Рискованно. Аппендицит, он такой, опасный и вредный. Надо понаблюдать, – ответил врач.

– Так а чего ж дома не понаблюдать? Дома и стены лечат, – отбивала Миля Аллусю. – Вы ж тут рядом, мы позвоним, если что. – Она все еще не давала врачам пройти и оттесняла их от девочки.

– Так это вы с аппендицитом договаривайтесь, мы-то при чем? – Доктор снял круглые очки и посмотрел их на свет. – Он ведь как американский шпион: притаится себе, а потом и убьет исподтишка, – он еще раз подышал на стекла и, протерев, напялил очки на длинный клюв.

Этот козырь крыть было нечем. Миля покорно отступила, и Аллу стали загружать в карету. С ней поехала Лидка. Принц, подставляя улыбку осеннему ветру, побежал в больницу своим ходом, чтобы встретить всех там, в приемном покое.

Доехали быстро, минуты за три – что там было ехать-то? Пересекли Садовую без всяких правил и прямо в ворота детской больницы. Разложили Аллу на кушетке, пожали живот, помяли, проверили на какие-то мудреные аппендицито-зависимые рефлексы, она плачет. Решили, от боли, а она – от страха. Дура, думает, какая же я дура, сейчас ведь взрежут, органа лишусь по дурости, как страшно-тооооо… В общем, повезли в операционную, оставив испуганно сидящих в коридоре родственников.