Сделали операцию, продержали в больнице с неделю и отпустили наконец домой. Во дворе встречали как победителя, с расспросами и поздравлениями: расскажи да расскажи, как маску давали, было ли больно, чем кормили, что за хирург и много еще всяких любопытностей. Дома Алла наконец призналась матери, что симулировала боль, что очень Лидку ревновала, что очень по ней скучала и что понимает, какая оказалась дура. Начала плакать – не остановишь. Рыдает, слезы, как у клоуна в цирке, под давлением, льются в два водопада, льются – не кончаются. Лидка опешила от таких новостей, но к рыданиям присоединилась, поняла, что могла и дочь ненароком потерять, мало ли что: наркоз, операция, кровь. Прибежала на рыдания Ида, ударилась в слезы. Потом и Поля заплакала, узнав, что внучка пошла на такое, чтоб только на нее внимание обратили. Оторопела, мелко-мелко задергала плечами, затрясла головой и громко, по-еврейски, запричитала.

«Нет, ну какой же ты шлимазл! Ну как можно было такое придумать, идиётка?? Чтобы взять и за здорово живешь просто так распорядиться своим здоровьем и лишиться органа! А о бабе с мамой ты подумала, мать моя? А твоя любимая тетя? А твой старый деда? А черт-те где шляющийся отец? А Миля с Мартой? Ты для них родня! А Тарас? А Зинка с Наташкой? А мне так надо весь двор перечислять, чтоб тебе стыдно стало? Там же в больнице хирурги, им лишь бы отрезать, надо – не надо! Шрам какой, через весь живот, словно клад искали! Конечно, аппендицита ведь не было, они там и рыли-копали, все перелопатили! Вот загубили бы тебя, и как бы мы тут жили, дрек ты мит феффер!» – Поля, представив, какая пустая и никчемная стала бы жизнь без такой красивой, любимой, умной, талантливой, единственной во всех отношениях девочки, покачнулась и чуть не потеряла сознание от черного едкого ужаса, который, как ветром, вдруг обдал ее с ног до головы. Она схватилась за стул и начала вдруг что-то шептать и мелко-мелко креститься, поглядывая на потолок, чтобы даже мысли такие чудовищные отвадить, чтоб в голову такое никогда больше не приходило… Потом, помолившись по-своему, пусть хоть и не особо правильно, но мощно и проникновенно, сильно жестикулируя и качая головой, она доходчиво объяснила всевышнему, что таким детям, как ее Аллочка, нужно пораньше вкладывать в голову мозги и не доводить до таких глупостей, и если вдруг еще какая-нибудь опасность будет грозить ее внучке, то, пожалуйста, очень Тебя прошу, слышишь, Господи, сразу возьми и забери мою жизнь, чем подвергать опасности Аллусю. Прямо сразу, я не обижусь, а, наоборот, буду очень Тебе благодарна. Поля шептала что-то еще и еще, предлагая Богу варианты сделок и обсуждая Аллусино будущее. Ну вот, потом сказала, ну вот и договорились, спасибо Тебе, а я всегда готова, так и знай.

Поля улыбнулась чему-то своему и поняла, что Аллуся теперь под авторитетной защитой, что сделка завершена, и все отныне с внучкой будет хорошо – она знала это наверняка. Видимо, договор с Господом Богом был крепким.

Он прибрал Полю к себе намного позже, в 1969-м, когда Аллуся была беременна уже второй дочкой, Ксенией.

Живот потихоньку заживал. Аллуся стала ходить в школу рабочей молодежи, где училась Зинка, недалеко от дома, по ту сторону Садового, в переулках у парка имени Павлика Морозова. После уроков встречались в парке с Наташкой и бежали в зоопарк покупать мороженое, потом переходили Садовое и шли на Пионерские пруды (потом они снова Патриаршими стали), гуляли там, курили, прячась от прохожих, чтоб те не шикали, и к вечеру, покачивая тонкими обтертыми портфелями, в которых не было почти ничего, кроме припрятанных сигарет и нескольких тетрадок, возвращались домой.

Однажды по пути к площади Восстания увидели, как у массивных железных ворот, почти на углу, притормозил внушительный черный ЗИС. Девочки как раз проходили мимо, хорошенькие, в коричневых платьицах и аккуратных черных фартучках. Алла с Наташей были выше Зизи на голову, красивые, большеглазые, с тугими косами, переплетенными сзади. Все трое о чем-то спорили и смеялись, молодо, лихо и зазывно. Массивные ворота тяжело открывались, и уже можно было вроде въезжать, но ЗИС не двигался. Открылась передняя дверь, из нее торопливо выскочил крепкий мужик в костюме и суетливо, привычно кланяясь, распахнул заднюю дверь. Из салона, чуть кряхтя, вылез на свет божий Берия Лаврентий Палыч. Встал во весь свой приземистый рост, сладко потянулся, снял круглые очочки и стал протирать их синим полосатым галстуком, щурясь на девчонок. Разговор начал сразу. Те стали было пятиться: они знали, что особняк этот серенький пользовался в Москве дурной славой, что многие девушки и даже девочки, пойманные, как зверьё, на улице и заведенные внутрь, часто пропадали навсегда. Аллуся очень испугалась. Нехорошие слухи ходили про дом этот за высокими воротами и про его хозяина.

– Живете здесь? – спросил он, тщательно натирая очки.

– На Поварской, – ответила, хорохорясь, Зинка.

– На Поварской… Хорошо… – сказал он, внимательно и оценивающе посмотрел на Аллу с Наташкой и больше ни слова не сказав, вальяжно пошел во двор. Потом обернулся и сказал крепышу:

– Рафик, отвези девочек по адресу.

– Так точно, Лаврентий Палыч! Вас понял! – и уже обращаясь к девочкам: – Садитесь, мы сейчас доставим вас домой!

– Нет, спасибо, мы уже почти пришли, – пыталась возразить Алла, но солдат был непреклонен.

– Садитесь, говорю! Вам такая честь оказана – в машине самого Лаврентия Павловича прокатиться, а вы еще раздумываете тут. Любая на вашем месте счастлива была бы оказаться!

– Ну давайте, девчонки, прокатимся, зато всем расскажем потом, давайте, садитесь! – Зинка первая залезла в машину.

Они сели, и двери за ними захлопнулись. И ничего особенного не случилось. Машина тяжело развернулась, шелестя шинами, и свернула с Восстания прямо на Поварскую, не соблюдая ни единого правила движения.

– Вот! Сюда! – Зинка показала на ворота.

ЗИС резко затормозил, подняв облако теплой осенней пыли.

Мамина подруга Наташа. На всю жизнь.

– Ишь ты, прям совсем соседки, – сально произнес крепыш, улыбнувшись. – Ну, счастливо вам. И учитесь хорошо, это главное для нашей советской страны!

Тарас увидел девчонок, испуганно вылезающих из огромного авто. Он сделал себе деревянный протез и ходил уже без костылей, спокойно выполняя свою обычную работу по двору. Посмотрел на машину, на ухмыляющегося крепыша, покачал головой. Пошел проводить Аллу домой, потом пришел с Лизаветой и заставил девчонок рассказать, как они попали в большую черную машину и что произошло. Все мычал и показывал рукой на улицу.

– Мы не хотели, нас заставили, – пыталась оправдаться Алла. – Мы несколько раз уже видели эту машину прямо у тех самых ворот. Там же Наташка в доме полярников живет, прямо в следующем! Но никогда никто к нам не подходил. А сегодня вот вышел этот в очочках. Мы ж не могли убежать или спрятаться куда. Хорошо, что нас было трое.