– Зачем?

– Если Чейтер не вернется, а вы ничего не выясните, я попробую что-нибудь разузнать на железнодорожной станции. Ведь это там мы впервые увидели человека, чью личность стремимся установить.

Лорд Эйвлинг задумчиво посмотрел на Балтина.

– Блестящая идея! – одобрил он. – Только не многовато ли вы на себя взваливаете?

– Приходится, я же газетчик.

– Можно мне будет предварительно проверить ваш материал?

– Факты не будут искажены.

– Дело в их интерпретации.

– Это забота читателя. Если я не наведу справки на станции, это сделает потом полиция.

– Полиция?

– Разве я не прав?

Лорд Эйвлинг не сомневался в правоте Балтина. Доктор Падроу еще не озвучил причину смерти, но дознания было не избежать, как и установления личности убитого. Эйвлингу делалось нехорошо при одной мысли об огласке и о вопросах, которые будут задаваться и требовать ответов. Неизвестный, судя по всему, испустил дух в 1.19 ночи. Он и Зена в ту ночь не ложились почти до часу, точнее он сказать не мог, о чем сожалел. Особенно его огорчало, что он не знает, сколько было на часах, когда Зена покинула свою комнату вскоре после их расставания.

Ему вдруг представилось, как миссис Чейтер дает показания. Что наплетет эта обозленная ревнивица? Эйвлинг припомнил незначительный инцидент на танцах. Сэр Джеймс Эрншоу, обуреваемый внезапно возникшим чувством долга, поклонился Энн и направился в сторону миссис Чейтер. На мрачной физиономии той появилось подобие улыбки, но подвернулась Зена, и Эрншоу отвлекся на нее. Когда пара удалилась в танце, взгляд миссис Чейтер налился ненавистью, но это продолжалось лишь мгновение…

– Так что же? – произнес Балтин.

Лорд Эйвлинг стал размышлять, кто для него предпочтительнее, Балтин или полицейский. Его мысли прервал телефонный звонок. Он бросился к аппарату и схватил трубку.

– Энн! – воскликнул Эйвлинг, после чего минуту молча слушал. – Да-да, конечно, ты все сделала правильно, – наконец проговорил он. – Не медли. – Положив трубку, он посмотрел на лестницу.

– Чейтер нашелся? – тихо спросил Балтин, наблюдая за ним.

– В Майл-Боттом. Со сломанной шеей.

– Что ж, Джон Фосс, – начала Надин, садясь на пуф, – предлагаю сопоставить то, что мы знаем, и попробовать что-то из этого извлечь.

– Боюсь, моя информация слишком отрывочна, – произнес Джон.

– Моя тоже. Это скажет о себе любой. Так, всего понемногу, и все хранят это как зеницу ока. Даже Тейверли! – После паузы она вдруг промолвила: – Не знаю, ощущаете ли это вы в комнате, тихой заводи, созданной для безмятежного отдыха, но в остальном доме атмосфера такая… Что бы вы о ней сказали?

– Таинственная? – предположил Джон.

– До мурашек! Не говоря уже о двух трупах в мастерской. Все настороже, опасаются друг друга, разбились на мелкие кучки. Я тоже хочу сообщника – предлагаю вам им стать. Я не рождена для одиночества.

– Не подумал бы, что вам когда-либо приходилось терпеть одиночество!

– Подобное случается нечасто. Потому, наверное, я и возражаю против него с такой решительностью. Все разбились на группы по четверо или по двое. Кто-то предпочитает быть сам по себе, но не я!

– Кто эти одиночки? – с улыбкой поинтересовался он.

Надин немного помолчала, хмуря лоб, потом, заметив его улыбку, проговорила:

– У вас славная улыбка, Джон. Откровенная, мне нравится. Но не вздумайте принять это за комплимент – не те времена! Сегодня утром я поняла, что вы тоже волнуетесь. Вы спрашивали про других одиночек? Сэр Джеймс – как он вам? Миссис Чейтер – про нее даже не спрашиваю. Только все это строго между нами.

– Естественно.

– В данный момент я бы причислила к одиночкам и леди Эйвлинг. Надеюсь, это ненадолго, потому что обожаю Эйвлингов и всегда отлично проводила здесь время. Я не слишком вольно выражаюсь? Боюсь, что да. Но это не склонность к сплетням, просто я взволнована. И хочу помочь. Впрочем, насчет последнего не уверена. Обычно я не из тех, кто спешит на помощь к ближнему.

– Начнете копаться в себе – мы с вами не сработаемся.

– Ладно, не буду. Давайте считать – неважно, справедливо или нет, – что я решила поговорить с вами отчасти по причине своих замечательных душевных качеств, побуждающих творить добро. – Надин состроила гримасу. – Надин Леверидж – добрая самаритянка! Готовый заголовок для колонки Балтина!

– Кто ходит парами?

– Боюсь вас шокировать, но вынуждена начать с лорда Эйвлинга и Зены Уайлдинг. Поэтому я отделила леди Эйвлинг. А вот сейчас выражение вашего лица, Джон, мне не нравится.

– Что с ним не так?

– Оно неодобрительное.

– Это не нарочно.

– Вы что же, намерены превратиться в устрицу, как остальные, и спрятаться в свой панцирь? Ладно, я гуманистка. Либо мы оба честны друг с другом, либо я ухожу.

– Полная честность, Надин! – воскликнул Джон. – Это означает, что я верю в ваше искреннее желание помочь. У меня такое же. Ничего не имею против сплетен…

– Лжете!

– Вы правы, на дух не перевариваю! Однако это не сплетня. Подробности позднее. Пожалуйста, продолжайте!

– Сотрудничаем дальше. Следующая пара – Тейверли и Энн. Я почувствовала это, когда возвращалась с ними из Майл-Боттом. Встретила их сразу после той неприятной находки. Сначала одна добыча, затем другая… Хорошо, что вторая смерть случилась не при мне!

– Когда вы подъехали, он был уже мертв?

– Да. Вы же все слышали?

– Мне никто ничего не говорил.

– Тогда откуда ваша информация?

– Незадолго до чая здесь побывали Эйвлинг и Пратт. От них я узнал про человека в овраге. Потом горничная принесла мне чай и сообщила о приезде врача. Все остальное услышал через дверь.

– Ну и слух у вас!

– Вероятно, сейчас в холле никого нет. Но слух у меня действительно хороший. Впрочем, вопли миссис Чейтер услышал бы даже глухой. Это был какой-то ужас! Потом лорд Эйвлинг говорил по телефону с Энн, позвонившей насчет Чейтера, позднее – ваше возвращение. Это было, кажется, час назад?

– С тех пор больше ничего?

– Ничего и никого. Такая же тишина, как сейчас.

– Как на кладбище… – пробормотала Надин. – Мы общаемся шепотом. Даже голос мистера Роу стал тих и музыкален. – Надин уставилась на мысок туфельки, приподняв ее от пола. Раньше она делала это намеренно, чтобы привлечь внимание к своим стройным ногам, но теперь это превратилось в привычку. Прошлым вечером, припомнил Джон, туфельки были золотые, нынче – красновато-бронзовые, в тон волос. – Значит, вы не слышали последнюю новость? – Она опустила ногу.