Эти убитые — десятком больше, десятком меньше, для него уже значения не имеет. Годы в монастыре ничему не помогли, не очистили ни совесть, ни душу, и руки по-прежнему по локоть в крови. Да что там, он в этой крови плывет, словно в реке. Отчего не получается жить мирно? В монастыре он шесть лет провел, стараясь даже курицам шеи не сворачивать, и все равно не отыскал того, что нужно; здесь вроде бы начал отыскивать это, понимать, чувствовать — и сразу же себя запятнал. Хотя по воззрениям северян, он поступил правильно, насколько Мейнард успел их узнать. Здесь человек, умеющий держать меч, ценился гораздо больше тех, кто не умеет. Северяне помешаны на войне, все стремятся совершить побольше доблестных убийств, чтобы войти в Валгаллу, а не скитаться потом в тишине и скуке царства Хель. Как хорошо, что среди них почти не рождаются воины-маги; если бы рождались чаще, страшно представить, во чтобы превратились лежащие южнее земли. А так… Личная доблесть северян зачастую сильнее магии. Они грызут края щитов и приходят в священное состояние, как-то соприкасаются со своими богами, дающими им безграничную ярость битвы, переходящую в силу. Даже такой, как Мейнард, не сумел в монастыре убить всех воинов Бейнира; а ведь прежде…

Мейнарду было холодно, и он закутался в покрывало. Неожиданно пришло спокойствие — то самое, что он чувствовал и раньше здесь. Он очнулся от кошмаров и увидел Альвдис — что может быть лучше? Самого себя Мейнард старался не обманывать, и получалось у него неплохо. Девушка ему больше чем нравится, она запала ему в душу, в те ее остатки, что не истрепались еще. Затронула сердце. И он сделал так, чтобы она жила, чтоб не осталась лежать там между валунов или стала добычей Хродвальда. Стоит представить мертвую Альвдис… нет, лучше не представлять.

Он сидел, думал о ней и наконец согрелся.

Альвдис долго не возвращалась — а когда вернулась, с ней, к несказанному удивлению Мейнарда, пришел не Сайф. Вместо звонкоголосого сарацина в комнату шагнул сам вождь Бейнир Мохнатый, за ним вошла его жена Далла, за нею — Эгиль и Тинд. Женщины отошли в сторонку, а Мейнард попытался встать.

— Сиди, — велел ему вождь, и пришлось подчиниться. — Я не мастер речей. Ты спас мою дочь и проявил себя как воин, о подвигах которых если не легенды слагают, то уж за столом похвастаться точно не стыдно. За это я хочу тебя наградить.

— Мне особой награды не нужно. Я вам слово дал, и я его исполнил.

— Вот за это и получишь то, что я решил. Ты избавил землю от человека недостойного, а по нашим законам полагается так, чтобы ты все его имущество получил. Так что земли Хродвальда достаются тебе, а я дарую тебе свободу. Ты теперь волен делать то, что хочешь… сосед.

Несмотря на слабость, Мейнард понял, что сидеть больше не может. Не должен. Он отбросил покрывало и поднялся, держась рукой за стену; Бейнир чуть отступил, не понимая, чего хочет чужак.

— Я ослышался, — произнес Мейнард глухо, — или ты сейчас сказал, будто я свободен?

— Так и есть. Это моя благодарность за то, что ты спас мою дочь.

Мейнард посмотрел на Альвдис. Она — на него.

Все на ней сходится, подумал Мейнард обреченно. Все с нее началось и ею продолжается, и может, он именно этого ждал много лет, а может, и нет. Сейчас он слишком устал от кошмаров, не примирился ещё с тем, что снова произошло, и услышать слова о свободе было дико. Рабство оказалось… словно покрывало, которое вдруг сдернули, оставив его на обжигающе холодном воздухе. Теперь снова предстоит самому решать за себя, так? В монастыре подчинялись указаниям отца-настоятеля, здесь — приказам северян, и в этой тяжелой жизни было так хорошо, ибо не приходилось ничего решать. От тебя почти ничего не зависело — знай делай свое дело да бормочи молитвы.

Мейнарду на ум не шла ни одна.

Он не отрывал взгляда от Альвдис. Тот ужас, который он вспомнил, когда подумал, что она будет мертва… А она ведь живая. Слишком живая для него.

Пока что.

Но если чьи-то боги — пусть его Бог или местные, какие бы они ни были, — решили, что таково его испытание и такова награда, сопротивляться бессмысленно.

Мейнард поклонился Бейниру Мохнатому.

— Спасибо тебе за милость, вождь, и за справедливость. Пожалуй, она как раз по мне.

Альвдис ни о чем не спрашивала: и так все было ясно.

Казалось бы, радоваться нужно — Мейнард теперь не раб, а свободный человек, и даже уважаемый. Уважение, кстати, он себе ещё раньше завоевал, а теперь во Флааме все смотрели на него как на героя. И когда он наконец смог выйти из лекарского дома, франка радостно приветствовали, а Бейнир пригласил за свой стол, как приглашал равных. Эта честь принадлежала Мейнарду по праву, как и имущество Хродвальда, и его земля, и дома.

В деревню, сменившую хозяина так внезапно, Бейнир послал Эгиля, оказав Мейнарду любезность. Об истории этой судачили по всей округе, и неудивительно, что вести разлетелись. Среди бывших дружинников Хродвальда нашлись люди, которые захотели бы заиметь себе большой дом и имущество, да вот только прибывший с внушительным отрядом Эгиль таких надежд не поддержал. И через некоторое время все знали, что в Хьёрте (так называлось место, где жил раньше Хродвальд) появился новый хозяин. Недовольных успокоили, и те, кого не устраивало такое решение вождей, покинули деревню, а остальные остались и смирились. Или хотя бы сделали вид.

Новый хозяин же пока выздоравливал, большую часть времени проводя в лекарском доме, чем-то ему полюбившемся, а когда рана на ноге почти зажила, стал уходить в лес. Мейнард часто говорил с Альвдис, однако теперь — по-другому. Они стали будто дальше друг от друга; а она-то, глупая, надеялась, что по-иному будет! Ведь теперь Мейнард хоть и не равен ей по роду, по вере (он был чужаком в этих землях и навсегда им останется), но по положению не намного ниже. Если он, конечно, оставит себе имущество. Об этом он ничего не говорил.

В конце концов Альвдис это надоело, и однажды она, подкараулив Мейнарда, собирающегося в лесную вылазку, попросилась с ним. Он подумал, однако согласился, чтобы девушка пошла, но сказал, далеко уходить неразумно. Зима набирала силу, и с гор спускались голодные звери. Волки и лисы потрошили зайцев, пойманных в силки, а кабаны обнаглели. Приближался Йоль.

Они пошли по знакомой тропе в гору, только медленнее, чем обычно; иногда Мейнард останавливался и отдыхал, стараясь не слишком нагружать заживающую ногу. Дружинники Бейнира сняли с лошадей Хродвальда все ценное, что было Мохнатым же и подарено соседу, и Мейнард, нынешний владелец этого имущества, себе оставил совсем немного, а остальное вернул дружине. Воинам это понравилось, потому-то они так охотно отправились с Эгилем в Хьёрт. Хродвальд не большим богачом слыл, однако кое-какие деньги у него водились, и дружинники надеялись, что Мейнард их потом еще наградит.

На оставшиеся монеты франк купил себе хорошую одежду и оружие, всю душу вынув из флаамского кузнеца и заставив его сделать именно так, как хотелось. Кузнец неделю занимался только Мейнардовым мечом и преуспел. Это оружие было не похоже на мечи викингов, его создали по образу и подобию франкских клинков, а рукоять украсили гранатом и сердоликом. Мейнард осмотрел получившийся меч, остался очень доволен и заказал кузнецу ещё и кинжалы, с которыми ворчливый мужик снова уже несколько дней возился.