— Не понимаю, что с ним, — созналась Альвдис. — Я никогда не видела такой болезни.

Сарацин подумал немного.

— Я видел, — наконец, изрек он. — Что-то не дает ему покоя, настолько сильное, что единственное спасение — в бреду. Так полагает его разум. Только вот в видениях обыкновенно тоже нету спасения, ему и снится сейчас то, от чего он хотел убежать… Не знаю, понятно ли объяснил.

— Понятно, Сайф. Я и сама так предполагала.

Сарацин зашел еще утром, но все было без изменений. А теперь Альвдис звал отец.

— …Я останусь, — сказала Бирта, она уже давно не боялась этого франка. — Иди.

Альвдис надела плащ, вышла из лекарского дома и медленно направилась в сторону большого. Сегодня утром Бейнир держал совет: следовало решить, как поступить дальше. Но думала девушка не об этом, а о темноволосом франке, метавшемся сейчас в бреду.

Значит, он был воином до того, как пришел в монастырь, теперь и сомневаться не приходится. И воином особым. Обычные охотники и крестьяне из других земель с мечами обращаться не умеют, это Альвдис знала, иначе северяне не брали бы их в плен так легко и не собирали бы столь богатую дань на далеких берегах. Это в здешних землях почти каждый крестьянин — воин, и в случае войны можно всех мужчин призвать, они умеют держать в руках оружие. И женщины умеют, им ведь приходится растить сыновей, пока мужья в походах. А в монастыре не научишься так сражаться.

Мейнард не просто путешествовал. Он пользовался своим даром, он воевал. Вот только где и с кем?

Хотя мало ли войн под небесами…

Ночью с севера пригнало грозовые облака, и посыпался снег. Он укутал всю долину и окрестные горы, заслонил их вершины сплошной пеленой. Альвдис шла, подметая снег полой плаща, и думала о том, что отец теперь скажет.

В длинном зале было хорошо натоплено, в очаге тлело целое бревно. Если бы не вчерашнее происшествие, сегодня бы уже пировали, весело и безудержно, а так стол был накрыт, однако собравшиеся не пели песен и не слушали игру на арфе. Тут собралось довольно большое количество воинов — дружинники из отцова отряда, самые доверенные люди, и помощник Бейнира Тинд, и Эгиль, и гости — четыре землевладельца из окрестностей, задержавшиеся во Флааме. Всего человек тридцать. Из женщин позвали только Даллу и Альвдис.

Далла, кстати, узнав вчера, что над ее падчерицей едва не совершили насилие, тут же Альвдис обняла, чем удивила и растрогала девушку. И хотя позже, за ужином, Далла больше не выказала никаких особых чувств, все равно осталось ощущение, будто между ними что-то изменилось. Сейчас Альвдис села рядом с мачехой, и та коротко улыбнулась ей. С другой стороны от Даллы пристроился молчаливый Тейт. Все правильно, это будущий вождь тоже должен знать — как решать такие вопросы.

— Ну, так, — произнес Бейнир, едва девушка заняла свое место, — все уже знают, что случилось вчера, и все своими глазами видели, что сделал раб Мейнард. Он защитил мою дочь от человека, поправшего все законы гостеприимства!

— Это потому, что твоя дочь отказала, — весело произнес один из гостей, седоволосый Торлейв. Он был среди присутствующих самым старшим. — Все мы слышали об этом, Хродвальд не стал молчать, а уж его дружинники и подавно! Он желал твою дочь в жены, но та не желала, с моим сыном танцевала. — Он кивнул на молодого парня, с которым Альвдис «ломала кольцо» позавчера — а кажется, так давно…

— Верно ты сказал, Торлейв, сын Хальфдана. Мы не захотели Хродвальда в мужья Альвдис. Но это не означает, что нужно идти против законов, которые дали нам боги, и похищать девушку силой. Ты знаешь, что это означает. Он бы сделал ее своей наложницей, и честь Альвдис была бы утрачена навеки. — Бейнир был неумолим. В таких вещах с ним договориться было невозможно. — А потому Хродвальд Черный смерть заслужил!

— Конечно, заслужил, кто же с этим спорит, — сказал другой гость, Игур Скворец, невысокий востроглазый человек. Он Альвдис нравился, и жена его, которая приехала с ним, тоже. — Только говорим мы не об этом. Хродвальд свою землю сам захватил у старого Эрна много лет назад, и семьи у Черного не было, так кому владения достанутся?

Собрание зашумело.

— Нужно поделить!

— На погребение отложить, как по обычаю!

— Тихо! — гаркнул Бейнир, и все замолчали. Отец в окрестностях владел самым большим числом кораблей и земель, и потому его слушали всегда, его слово в любом случае решающее — именно ему и было нанесено оскорбление. — Обычай к предателям не относится. Закопаем, как собаку, на склоне, в могилу опустим только то, что на нем было — на то не позаримся. Остальное же… Там земля, один «дракон», один кнорр, деревня, пахотные наделы. Рабов у него было мало, а вот свободные люди там селились, конечно. Им новый хозяин нужен.

Собравшиеся молчали, никто не решался заговорить первым. Альвдис положила руки на колени и сцепила пальцы. Кусок земли — богатая добыча, и никто не отказался бы от нее. Только владения остальных лежали дальше и не соприкасались с землями Хродгальда, а владения Бейнира соприкасались. По всему выходит, что тот, кому было нанесено оскорбление, и должен заполучить имущество. Однако, видимо, втайне собравшиеся надеялись, что понемногу достанется всем.

Заговорил, наконец, седовласый Торлейв:

— Тут ведь как судить надо… по справедливости, Бейнир Мохнатый.

— Я по справедливости и хочу. Хватит уже богов гневить. Только в чем она, та самая справедливость?

— А ты древний закон вспомни, — посоветовал Торлейв.

— Это какой же? — Законов у северян хватало на все случаи жизни, и даже Альвдис, которая всегда интересовалась этим, не понимала, о чем сейчас говорит старик.

— Закон таков, и действует он до сих пор: кто поймал подлеца и предателя за недостойным деянием и справедливо его наказал, тот имущество его и наследует. Обычно часть семье все-таки отходит, но у Хродвальда семьи нет. Значит, победителю.

— А убил его раб, — негромко проговорил Эгиль. Торлейв воздел палец вверх.

— Так-то оно так. Да подумать все же надо. Раб, он вроде тебе принадлежит, Бейнир, и получается, что твой человек Хродвальда убил. И все же… Этот Мейнард, кем он был, когда его пленили?

— Монахом, — сказал Тинд, ходивший вместе с отцом в тот поход и видевший все, что там произошло. — Он вышел нам навстречу, когда все было уже почти кончено. И я вот сомневался, что блаженный кого-то убивал, а сейчас думаю — не он ли положил большинство наших воинов…

— Если и он, так это подвиг, а не преступление, — заметил Игур Скворец, и все согласно закивали. Бейнир выглядел хмуро. — Великий воин, из какого бы он ни пришел народа, остается великим.

— Ты таким полагаешь этого Мейнарда, Скворец? — иронически спросил кто-то из дружинников. — Раба?

— До того, как стать рабом, он, как говорят, был монахом, — не согласился Игур, — а до того учился где-то воинскому искусству, и овладел им так хорошо, что убил вчера десятерых. Кто из вас, насмешники, может похвастаться тем же самым?