Насвистывая «Вересковый мед», он валкой матросской походкойпересек зал, мимоходом отметив, что с очаровательной почтмейстершей вовсюлюбезничает виденный вчера в «Лепреконе» морячок, явно успевший зарядиться сутра.

Савин ничего еще не знал определенно, но чертовски хотелосьпройти на руках по немощеной улочке.

…Мистер Брайди, учитель географии на пенсии, чудак местногозначения, находился на заслуженном отдыхе три года, а картотеку свою (так он ееименовал) собирал без малого семнадцать лет. Картотека представляла собойизрядное количество пухлых папок и хранилась на шести полках.

Савин сидел перед настоящим пылающим камином, который былздесь не экзотикой, а необходимой принадлежностью дома, перебирал содержимоетретьей по счету папки. Не будучи ученым, мистер Брайди не стремился обобщать иделать выводы – он лишь собирал, классифицировал и сортировал в надежде, чтопоявится человек, которому материалы пригодятся для теоретической работы.Учитывая, что мистер Брайди ни к кому не обращался с рассказом о своейкартотеке, трудно было понять, каким образом и откуда появится благодарныйтеоретик. Однако Савину экс-географ ничуть не удивился, словно его визит былчем-то само собой разумеющимся. И вел он себя спокойно, без ненужной суеты,рассказывал, доставая одну папку за другой, без экзальтации и мельтешения покомнате. Савину это понравилось. Правда, картотека не так уж его и обрадовала.В ней содержались материалы самых разных степеней достоверности, от случаев,над которыми, безусловно, следовало серьезно задуматься, до «уток» сроднистаринным матросским побасенкам о морском епископе. И многое, очень многоеневозможно было проверить. Например, вырезки из газет полувековой давности – игерои событий, и описавшие события репортеры, и издатели давно находились вместах, куда при жизни попасть невозможно…

Лист номер семьсот девятнадцать. В одном из лиссабонскихпортовых кабачков вдрызг пьяный матросик, единственный спасенный из экипажапроглоченного Бискаем сухогруза, клялся и божился, что за пять минут докатастрофы встречным курсом почти впритирку пронесся парусник старинногооблика. Паруса были изодраны в клочья, на топах рей пылали зеленые огни, а нашканцах гримасничали скелеты. Источник – одна из лиссабонских газет, ныне несуществующая, а в те времена – отнюдь не самая уважаемая.

Лист номер семьсот девяносто девять. Яхтсмен, в одиночкусовершавший кругосветное путешествие, однажды ночью увидел по левому бортустранный парусник, словно бы стеклянный, светившийся изнутри. Парусноевооружение его нельзя было отнести к какому-либо из ныне существующих либонекогда существовавших видов (точный рисунок прилагается). Источник – журналодного из международных яхт-клубов.

Лист номер восемьсот шестнадцать. Неизвестный, задержанныйкейптаунской полицией за бродяжничество и беспаспортность, утверждал, чтопровел три с лишним месяца на борту «Летучего Голландца». В детали вдавалсяскупо. При этапировании бежал и канул в безвестность. Источник – дурбанскаягазета средней руки.

Лист номер девятьсот сорок два. Один из участников Большойрегаты позапрошлого года. Находился на яхте со своей девушкой. Оба уверяют, чтоночью в тумане сблизились со смутно видимым, но, несомненно, парусным огромнымкораблем, показавшимся «каким-то странным». Последовал короткий разговор, входе которого стороны задали друг другу вопросы о курсах кораблей и фамилияхвахтенных. Через месяц успевшие к тому времени пожениться яхтсмены отыскали всеже фамилию своего собеседника – случайно, в судовой роли фрегата «Эндевор»,одного из кораблей Джеймса Кука. Готовы присягнуть, что до регаты фамилии этойв связи с плаваниями Кука не слышали и вообще мало этими плаваниями интересовались.Источник – упоминавшийся уже журнал.

В таком примерно духе. Следующие папки Савин просматривалуже не так скрупулезно. Задумай он и в самом деле снять фильм о чужаках, Брайдибыло бы отведено минут десять, не более, а то и менее. Интересным, увлекательным,но не поддающимся проверке материалам – грош цена…

И то же самое скажет любой здравомыслящий человек, ккоторому обратятся со своими рассказами Савин или Лесли. Наша ахиллесова пята,подумал Савин, наш зигфридов лист. Настанет когда-нибудь время, когда людибудут безоговорочно верить просто словам, не подкрепленным какими бы то ни былодоказательствами. Такое время обязательно придет, но эта Эра Доверия пока чтоне наступила…

– Можно вопрос? – спросил Савин. – А сами-товы верите во все это? Или по крайней мере в те материалы, которые больше другихпохожи на правду?

– Вы полагаете, что я могу и не верить?

– Человек не всегда верит в то, что защищает… –сказал Савин.

Мистер Брайди сцепил на коленях сухонькие пальчики. Большевсего он напоминал жюльверновского профессора того идиллического времени, когданаука, не превратившись еще в пугало для слабонервных двадцатого века,оставалась в глазах многих безобидной забавой или панацеей от всех бед.Субтильный, с великолепной седой шевелюрой, подчеркнуто мягкий и вежливыймистер Брайди. Парадоксы географии, подумал Савин. Континенты, страны и горныехребты открывали мордастые мужики вроде Магеллана, жилистые стоики вроде Кайе,а увлекательно рассказывали об открытиях грассирующие старички дирижерского облика.Хотя главный парадокс географии в другом, – пожалуй, это единственнаянаука, становлению которой способствовало такое количество антиобщественныхэлементов: конкистадоры, иезуиты, корсары, работорговцы, беглые каторжники,золотоискатели, все эти полукупцы, полупираты и просто бродяги…

– Вы не ответили, – мягко напомнил Савин.

– Действительно, случается порой, мистер Савин, людизащищают то, во что не верят… Мне трудно ответить. Одним свидетельствам я верю,другим – нет. Собирать все это, – он плавным жестом указал наполки, – меня заставила не вера в чудеса, а любовь к Океану. Землядавным-давно исхожена вдоль и поперек, изучена, разграфлена, разложена пополочкам. С Океаном мы не можем себе позволить такого панибратства, он до сихпор во многом остается загадочным. Земля, даже самая прекрасная, статична.Океан же – тысячелик. Пантеон земных сказочных чудовищ, призраков,заколдованных мест неизмеримо беднее свода морских легенд… Ничего хотя быотдаленно напоминающего «Летучего Голландца» вы не найдете на земле. Разве чтоПрометей – по духу. Прометей и «Летучий Голландец», каждый на свой лад, бросиливызов жестокой непреклонности божьей воли, тирании вседержителя… (Савинотработанно направляюще кивал.) Вы обратили внимание на одну любопытную деталь?Во всех наиболее достоверных рассказах присутствует туман. (Савин вздрогнул.)Парусники выступают из него на считанные мгновения и снова скрываются в нем –дети тумана… С загадками и тайнами на твердой земле почти покончено, осталисьмелкие, третьестепенные осколки, требующие уточнений частности. Настоящие тайнынужно искать в Океане, может быть, их столько, что хватит следующему поколению…

– Хорошо, – сказал Савин. – Это интересно,заманчиво. Но есть ли у вас конкретные тезисы? Свое объяснение «наиболеедостоверным случаям»? Что такое, по-вашему, «Летучий Голландец» – реальныйкорабль, необъяснимым образом пронзающий века, как иголка – парусину? Проекцияиз иного измерения? Из прошлого? Журналистика требует не меньшей, чем в науке,отточенности формулировок.