Ну, это уж ты чересчур, одернул себя Савин. Ты видывал и нетакое. Но, возразил он себе, все, что ты видел, было пусть и опасным, однакосвоим, а это – совсем чужое, неизвестное…

Лохинвар насторожился.

– Опять? – зло пробормотал Савин, всматриваясь. Наэтот раз он твердо решил не хвататься за пистолет – разве что неизвестныймонстр вцепится в ботинок. Он только расстегнул футляр камеры и ждал.

Два черных зверя, поджарых и лобастых, неслись наискосок посклону холма метрах в двухстах от Савина – весело, игриво. Они шутя бросалисьдруг на друга, останавливались с размаху, бороздя лапами дерн, рычали,кувыркались. Была в этом беге, непонятной игре под луной, ясная и постороннемурадость, упоение своей ловкостью, силой, ночным простором.

Савин замер. Камера праздно болталась на ремне. Они былипохожи на собак – но не собаки. Похожи на пантер – но не пантеры. Двастремительных зверя, диковинные и прекрасные, чужие в этом мире.

Он подумал о пистолете – и не пошевелился. Мельком вспомнило камере – и не смог поднять руку. Это было все равно что подглядывать взамочную скважину. Чужая жизнь проносилась мимо, налитая чужим, непонятнымазартом, чужой гармонией. Почему так спокоен Лохинвар? Он же их видит, а они немогут не видеть всадника, нелепой статуей застывшего посреди равнины…

Савин вдруг засвистел в два пальца. Взбрыкнул отнеожиданности Лохинвар, а звери и внимания не обратили, и только тот, что бежалвпереди и был чуточку крупнее, беззлобно рыкнул, словно отмахнулся, мотнуллобастой башкой, и оба скрылись за холмом. Савин поскакал следом. Камера больноударяла по ребрам, это было очень важно почему-то – догнать, доскакать, пусть ибез цели…

Лохинвар с маху влетел словно бы в невидимый упругий кисель.Воздух сгустился, сдавил, поволок, как волна, стал швырять вправо-влево, иСавин почувствовал, что копыта коня отрываются от земли. Пронзительныйфиолетовый свет, потом мрак. Фиолетовое сияние и непроницаемая мгла сменялидруг друга, вспышками били в глаза, на секунду будто раздернулся занавес, иСавин увидел вокруг солнечный день, равнину, пересеченную узкими каналами –кажется, по ним плавали узкие, похожие на полумесяц лодки без мачт ивесел, – уступчатое здание из алых и черных плит вдали, пышные деревья.Этот многоцветный феерический мираж стоял перед глазами не долее секунды – ивновь череда вспышек, пулеметное мелькание света и мрака, радужные круги,ослепившие, подмявшие волю. И – падение, сердце обрывается, лечу в пропасть, спасите…

Наваждение прошло, в лицо бил сырой ветер, и Лохинваркуда-то несся вскачь, жалобно ржал. С трудом Савину удалось остановить коня. Онсполз с седла и опустился на землю, тер ладонями лицо, и не было желаний, небыло мыслей, лишь безграничная усталость и переходящее в опустошенностьбессилие.

У самой головы осторожно переступили копыта, Лохинварфыркнул в ухо, коснулся мягкими губами щеки – тревожился за него. Савинподнялся, огляделся – где они? Незнакомые холмы, не видно моря, в распадке, неочень далеко, – продолговатая темная масса. Замок, сообразил Савин. Замокс забытым названием – хозяина зарезали так давно, и фортеция, отнюдь нестратегически расположенная, простояла бесхозной так долго, что название еепомнил разве что компьютер какого-нибудь архива.

Теперь Савин мог сориентироваться. «Заколдованное место»каким-то образом перебросило его миль на пять к северо-востоку.

Желтый колючий огонек вспыхнул и погас на фоне черногозамка. Савин посмотрел туда, пробормотал: «Ну я ж вас!» Прилив силы и злогоазарта поднял его в седло. Он готов был сейчас встретиться с чертом, с нежитью,со страшилищем из легенды – лишь бы оно умело членораздельно объясняться наодном из знакомых ему языков.

До замка было совсем близко, когда всадник на коне темноймасти двинулся навстречу Савину, словно отделившись от стены. Савин придержалЛохинвара.

Черный Джонстон и в придачу

десять воинов в доспехах

напугают хоть кого.

Только будет много хуже,

если Джонстона ты встретишь

ненароком одного… —

вспомнил он и, вопреки пришедшей на ум старинной шотландскойбалладе, подумал: наконец хоть какая-то определенность.

Всадник приближался, вскоре Савин увидел, что это женщина, атам и узнал ее. Он и рад был встретить ее, и чувствовал себя обманутым чуточку,что ничуть не снижало, впрочем, загадочности момента.

Он не успел придумать насмешливую фразу, и Диана заговорилапервая:

– Гоняетесь за эльфами?

– И за ведьмами тоже.

– Ну, ведьма вас нашла сама.

– Повторяетесь? Во второй раз такие розыгрыши непроходят.

– Да-а? – Диана внимательно разглядывалаего. – А вы в этом уверены?

На ней был черный плащ, схваченный у горла большой чеканнойбляхой.

– Хотите, почитаю мысли? – спросил Савин. – Вэтих краях происходят странные вещи, согласен. Но вы-то тут при чем? Какая-тоглупая случайность, глупое совпадение – и вас посчитали ведьмой, так что…

Он замолчал – Диана протянула к нему руку ладонью вверх, ина ее узкой ладони вспыхнуло синее холодное пламя, осветило лицо, юное идерзко-насмешливое. Всхрапнул, попятился Лохинвар. «Это не гипноз, – подумалСавин, – я ему никогда не поддавался, даже сам Арумов, когда я делал о немфильм, ничего не добился…»

– Это тоже не ново, – сказал он. – Аэлита…

Пламя сорвалось с ладони Дианы, метнулось к нему, голубоесияние опутало, оплело, подняло из седла. Опомнился он на растрескавшихсяплитах замкового двора, похожих на такыр.

Коней не было. Диана, закутавшись в плащ, сидела рядом нанизкой каменной скамье. Над ее головой в оконных проемах сонно возились,задевая крыльями камень, вороны.

– Итак, ведьма, – сказал Савин. – Но у менясложилось впечатление, что ведьмы – непременно нагие и непременно на помеле.

– У каждого времени своя мода.

– Может быть, хватит пугать? Каюсь – кое-какоесамомнение ты с меня сбила. И только. Никакая ты не ведьма, и в прекрасных инопланетянокя тоже что-то плохо верю.

– А я вот думаю, что мне с вами делать, – сказалаДиана. – Ну что мне с вами сделать?

Савин хмыкнул, подошел к ней, довольно бесцеремонно взял заплечи и поднял со скамьи. Усмехнулся, глядя ей в глаза:

– Будь ты ведьмой или альтаирским резидентом, ты некомплексовала бы из-за отношения к тебе обывателей. А ты ведь комплексуешь,красавица, злит тебя такое отношение, вот и тянет бравировать, пугать…

Синяя вспышка отшвырнула его прочь, он весьма чувствительнобрякнулся на каменные плиты и закричал, не вставая:

– Ну, еще? Давай, отыграйся! А потом в подушку поплачь,хочется же!