Вторая женщина, в небрежной позе развалившаяся в мягкомкресле, при виде незнакомца издала глухой крик, в котором смешалось недоумениеи веселье. Ее ноги были широко расставлены, голые, покрытые болячками рукибезвольно свешивались с подлокотников.

Луи постоял несколько секунд, внимательно разглядывая этосоздание. Казалось, он пребывает в нерешительности, не зная, что предпринять.На лице его, еще секунду назад задумчивом, теперь читался только голод. Наконецон двинулся вперед. От неуверенности не осталось и следа. Приподняв с кресла этоомерзительное молодое существо, Луи сомкнул губы на его шее. Никаких оскаленныхзубов, никакой жестокости. Обычный последний поцелуй.

Последовал обморок. Мне было хорошо видно в окно, чтопроисходит. Женщина потеряла сознание, но обморок длился лишь несколькомгновений, а потом она умерла. Луи осторожно положил ее обратно в засаленноекресло.

Я смотрел не отрываясь, как он своей кровью запечатал ранкина ее горле. Можно было не сомневаться, что то же самое он проделал с жертвой,лежавшей в другой комнате.

На меня нахлынула печаль. Жизнь показалась простоневыносимой. Я вдруг почувствовал, что никогда больше мне не знать ни покоя, нисчастья, ибо я не имею права ни на то, ни на другое. Но я понимал, что Луи втот момент испытывал невероятное наслаждение, которое дает монстру толькокровь, и должен был признать, что свои жертвы он выбрал безошибочно.

Он вышел через незапертую, оставленную без всякого присмотрапарадную дверь, обогнул дом и оказался рядом со мной в боковом дворике. Оннеузнаваемо изменился, превратившись в удивительно красивого мужчину, в сияющихглазах светилась неуемная энергия, незатуманенный взгляд был почти яростным, ана щеках играл румянец.

Смерть этих двух несчастных едва ли привлечет особоевнимание. Все решат, что они умерли от передозировки наркотиков.

А старуха в задней комнате все продолжала не то молиться, нето напевать колыбельную младенцу, который тихо похныкивал.

– Оставь ей что-нибудь на похороны, – сказал яприглушенным голосом.

Мои слова почему-то привели Луи в смятение.

Я быстро обошел дом и, проскользнув в парадную дверь,оставил значительную сумму на сломанном столе, уставленном полными пепельницамии стаканами с остатками прокисшего вина. Еще немного денег я положил на староебюро.

Мы с Луи отправились домой. Ночь стояла теплая, влажная, ноясная и прелестная, мои легкие наполнял запах лигуструма.

Вскоре мы уже подходили к нашим любимым освещенным улицам.

Луи шел легким шагом и внешне ничем не отличался от обычногочеловека. Время от времени он останавливался, чтобы сорвать цветок свыглядывающего из-за забора или выросшего за границами палисадника куста. Всюдорогу он тихо что-то напевал, а иногда обращал взгляд к звездам.

Я наблюдал за ним с удовольствием, хотя представить себя наего месте не мог. Откуда у Луи смелость насыщаться только кровью негодяев илиотвечать на молитвы, как только что он поступил. Меня не покидало ощущениенеправильности такой теории, душа болела, и мне вдруг нестерпимо захотелосьизлить Луи душу... Но время для откровений было не подходящее.

Меня тяжело поразило сознание, что в своей смертной жизни ядожил до преклонного возраста, а потому был привязан к человеческой расе темипутами, которых у многих других вампиров просто не было. Луи исполнилось лишьдвадцать четыре, когда он заключил сделку с Лестатом. Так сколько он успелузнать за свою жизнь и сколько потом забыть?

Мои размышления были прерваны неожиданно возникшимвнутренним беспокойством. Как оказалось, причиной его стал огромный черный кот,который выскочил из кустов и преградил нам дорогу.

Я замер на месте. Луи тоже остановился.

Проезжавшая машина осветила фарами кота, и глаза его насекунду сверкнули золотом, а в следующий момент животное юркнуло в темноту также быстро, как и появилось. Воистину, таких огромных и таких отвратительныхсуществ я еще не видел.

– Надеюсь, ты не воспринял это как дурной знак, – сулыбкой проговорил Луи, желая меня поддразнить. – Тебе ведь, Дэвид, чуждыпредрассудки, как сказали бы смертные.

Меня порадовали легкомысленные нотки, прозвучавшие в егоголосе. Мне нравилось видеть его таким оживленным, наполненным теплой кровью,практически не отличающимся от смертного. Но ответить ему я отчего-то не смог.Кот мне совершенно не понравился. В душе кипела злость и на Меррик. Даже еслибы сейчас пошел дождь, то и в этом я, наверное, обвинил бы ее. Неужели колдуньябросила мне вызов? Я сам себя накручивал, доводя до крайности. Но не сказал нислова.

– Когда ты позволишь мне увидеться с Меррик? – спросилЛуи.

– Сначала ты выслушаешь историю ее жизни, – ответиля. – Точнее, ту часть, которая мне известна. Завтра постарайся насытитьсяпораньше, а когда я приду в квартиру, то расскажу все, что ты должен знать.

– И тогда мы договоримся о встрече?

– И тогда ты примешь решение.

Проснувшись следующим вечером, я увидел, что небо необычноясное и звездное. Отличный знак для всех, на кого снизошла благодать. Такая ночьредкость для Нового Орлеана: из-за очень влажного воздуха небо здесь обычноподернуто дымкой или закрыто облаками.

Не испытывая голода, я направился прямиком в гостиницу«Виндзор-Корт», вновь оказался в красивом холле – современном, но отличавшемсяэлегантностью старых отелей, – а оттуда поднялся в номер к Меррик.

Оказалось, она только что выехала, и горничная готовилакомнаты для нового постояльца.

Что ж, Меррик прожила здесь дольше, чем я ожидал, но меньше,чем надеялся. Как бы там ни было, решил я, она благополучно находится на пути кОук-Хейвен. Я заглянул в письменный стол, чтобы проверить, не оставила ли онадля меня письма. Оставила.

Только покинув гостиницу и убедившись, что рядом никого нет,я прочел короткую записку: «Уехала в Лондон забрать из хранилища те несколькопредметов, которые, как мы знаем, связаны с ребенком».

Итак, дело движется!

Разумеется, она имела в виду четки и дневник, найденныеболее десяти лет тому назад нашим агентом Джесс Ривз в квартире на Рю-Рояль. Иесли память мне не изменяла, в обители хранились еще несколько предметов,обнаруженные столетием раньше в покинутом номере одного из парижских отелей,где, по слухам, обитали вампиры.

Я встревожился.