Никакую вещь нельзя познать саму по себе вне отношения к человеку. Вещи зависят от организации воспринимающего субъекта, от его состояния, ибо все, что мы знаем о предметах, мы получаем через органы чувств. Поскольку же все чувственные восприятия субъективны, то какой данному человеку кажется каждая вещь, таковой она и есть для него. В платоновском диалоге «Теэтет» Сократ иллюстрирует это утверждение Протагора так: «Разве не бывает иной раз, что дует один и тот же ветер, а кто-то мерзнет при этом, а кто-то нет?

И кто-то не слишком, а кто-то – сильно… Так скажем ли мы, что ветер сам по себе холодный или нет, или поверим Протагору, что для мерзнущего он холодный, а для немерзнущего – нет?»[106] Сам по себе, безотносительно к человеку, ветер никакой. Каким он будет, зависит от воспринимающего его человека.

Протагор обратил внимание также на то, что изменениям подвержены и чувства человека. Поэтому один и тот же человек одну и ту же вещь может воспринимать по-разному. Вспомните, например, как менялся вкус привычной для вас еды, когда вы болели. То, что здоровому человеку кажется сладким, то больным воспринимается горьким. И какая же эта еда сама по себе?

Получается, что каждый человек смотрит на мир со своей точки зрения и у каждого складывается свое мнение о нем. При этом ни об одном из мнений нельзя сказать, что оно ложно. Мы можем говорить, что одно лучше или хуже другого, но это вовсе не означает, что одно из этого будет истинно, а другое нет. Ты не убедишь мерзнущего на ветру спутника в том, что он ошибается, утверждая, что ветер холодный, и что на самом деле ветер теплый, потому что тебе он кажется таковым.

Вопреки натурфилософам, которые противопоставляли истинное знание мнениям, Протагор пришел к выводу, что всякое мнение истинно: сколько людей – столько и истин. Нет единой для всех абсолютной истины. Истина, как и все существующее, изменяется. Относительность истины обусловлена, в частности, возрастом и прочими телесными особенностями познающего человека. И получается, что человек является мерой не только вещей, но и мнений.

Утверждение относительности истины свидетельствует о релятивистском характере[107] софистической философии.

Если же истина относительна, то ничего определенного знать нельзя. А потому остается только полагать истинным то, что нам кажется таковым. Так из релятивизма вытекает агностицизм[108] философии софистов. Эта позиция была обоснована Горгием (ок. 483–375 до н. э.). Приняв утверждение Гераклита о том, что небытие существует, мы вынуждены признать, что существует то, чего нет. И тем самым впадаем противоречие, которое не позволяет отличить истину от лжи. Следовательно, из этого противоречия следует, что нет ни бытия, ни небытия, а есть только мнение о них. Но даже если мы согласимся с тем, что нечто существует независимо от нашего мнения, то его все равно нельзя познать, потому что из того, каким оно кажется нам, вовсе не следует, что таковым оно и является само по себе. Ну, а если мы попробуем преодолеть сомнения в возможности познания мира, то все равно знанием о нем мы не сможем поделиться с другими людьми. Не сможем потому, что сущее, которое мы пытаемся познать мыслью и выразить словами, не совпадает ни с мыслью, ни со словом. И в своем труде «О несуществующем, или О природе» Горгий констатировал, что установил «три главных положения, непосредственно следующих одно за другим… первое – [гласит], что ничто не существует; второе – что если что-либо и существует, то оно непознаваемо для человека; третье – что если оно и познаваемо, то все же по крайней мере оно непередаваемо и необъяснимо для ближнего»[109].

Поскольку сущее нельзя ни познать, ни выразить, ни объяснить, то никакой объективной истины не существует, можно убеждать всех во всем. Поэтому вопросы истины мало интересовали Горгия. Его софистика постепенно превращалась в чистую риторику. Он заявлял, что учит только ораторскому искусству и ничего не знает и не хочет знать о добродетели и нравственности.

А действительно, что можно о них знать, если принцип релятивизма был распространен софистами на область морали и политики. Раз все относительно, то одна и та же вещь или явление могут быть благом для одного и злом для другого. Так, болезнь есть зло для умирающих, а для продавцов ритуальных услуг и для могильщиков – благо.

Софистов чрезвычайно интересовал вопрос, что в обществе является естественным, то есть существующим по природе, а что имеет искусственное происхождение, то есть идет от человека и общества. Государство, язык, законодательство, религию они рассматривали как явления искусственные. Так, например, Гиппий и Антифонт утверждали, что полисные законы возникли «по установлению» и противоречат законам, существующим «по природе». Они объявили государственные установления злом, ибо, по словам Гиппия, закон, «будучи тираном людей, часто действует насильственно, против природы»[110].

Антифонт же призывал соблюдать законы лишь в той мере, в какой это необходимо, чтобы не подвергнуться наказанию. Он полагал, что человек будет извлекать для себя больше пользы, если в присутствии свидетелей станет соблюдать законы, а оставаясь без свидетелей, будет следовать законам природы, так как общественные законы произвольны, а законы природы являются необходимыми.

Таким образом, софисты пришли к выводу, что в обществе нет естественного. Они полагали положения государственных законов, правовых норм и моральных установок далекими от истины, утверждали их условность.

Софисты обратили внимание на то, что с помощью языка, речи и мышления можно доказать, внушить людям любое положение независимо от его достоверности. Оказалось, что о каждой вещи можно высказать два противоположных мнения и с успехом отстаивать любое из них. При определении того, какое же из этих мнений является истинным, они предлагали руководствоваться пользой для отдельного человека или для общества в целом. Среди одинаково обоснованных противоположных суждений сильнее окажется то, которое практичнее и больше отвечает требованиям жизни.

Софисты сыграли известную положительную роль в истории мировой философской мысли. Они способствовали развитию логического мышления. Они учили людей рассуждать самостоятельно и убедительно излагать свои мысли. Правила рассуждения, эффективного доказательства стали предметом их исследования. Они анализировали возможности слова и языка в познавательном процессе, способствовали становлению техники философской дискуссии.

Софисты стояли на пороге коренного поворота в философии, перейдя от натурфилософских вопросов о том, как устроен мир, к вопросам о том, как организовать жизнь человека в обществе и государстве. Они положили начало исследованию проблем человека, его отношения к миру. Однако понимание человека они связывали в основном с его чувствительностью, и главным предметом их интереса оставалось полемическое искусство, риторика.