– Их арестовали? – спросила я.

Перед глазами возникли цыганские глаза и вишневые губы Француза. Ну почему мне так не везет? Стоит наметить список дел, как рука судьбы вмешивается, разваливает планы и ставит меня в угол на горох.

– Нет, не арестовали. Взяли подписку о невыезде, – в голосе Тихомирова послышалась усталость, – надеюсь, возьмут под стражу в зале суда.

– Да? – вяло реагировала я.

– Твои коллеги должны быть тебе благодарны.

– Да? – прислушиваясь к ощущениям, как попугай повторила я.

– Ну это ведь ты написала заявление в прокуратуру?

Мне с небольшой задержкой удалось сформулировать мысль:

– В общем да, но они и сами бы догадались.

– Они собирались ждать три месяца, как указано в предварительном договоре. А ты ждать не стала.

– А этот Максим Француз – он вообще кто? – спросила я, пряча глаза.

– Финансист.

– Умные мужики, нет бы на пользу отечеству свои таланты приложить.

– Теперь это не модно.

Во время массажа кожа у меня была перманентно «гусиной», лоб следователя покрылся испариной, но никаких посягательств или даже намеков на посягательство он себе не позволил. «Неужели импотент? Или гей? Большие и сильные часто оказываются геями», – ухватилась как за соломинку я за спасительную мысль.

Дима поднял на меня взгляд, подернутый пеленой:

– Ну, как ты?

«Он еще издевается», – едва сдерживаясь, подумала я.

– Спасибо, отлично.

Тихомиров провел ладонью по лодыжке, у меня сбилось дыхание, но я заметила, как дрожат руки массажиста, и испытала мстительную радость: а если бы это была не щиколотка, а более эротичное место? Например…

Если Тихомиров ждет, что я брошусь ему на шею, – зря теряет время. Не было и не будет такого!

Из-за Тихомирова я пропустила начало лета.

Проскакала по дому пять дней с дурацким гипсом, провалялась с книжкой и не увидела, как сменилось время года. Вышла на крыльцо и ахнула: молодая зелень окружала дом, сплошь цвели незабудки, ярко-зеленым шелковым ковром стелился газон.

Тихомиров весь день, не жалея сил, ловил преступников, а вечера проводил со мной. Необходимость в дежурствах у постели больной (при известной доле воображения меня можно было считать больной) отпала, но Дмитрий, кажется, не собирался оставлять пост, продолжал ездить ко мне как на службу.

Личная охрана, старший брат и опекун.

Я молча наблюдала тихую экспансию: в ванной появилась зубная щетка, паста, бритвенный станок и кремы – для бритья и после бритья, в прихожей тапки и шорты в маминой комнате.

Не могу сказать, чтобы я была от этого в восторге, но особенного раздражения личные вещи следователя Тихомирова не вызывали, как и их владелец.

Приходил Дима поздно, иногда ночью, съедал ужин, который я оставляла для него на столе, и шел спать. Никто никого не донимал разговорами, вопросами или вредными привычками.

Ночевал Тихомиров в маминой комнате.

Я находила, что от Тихомирова больше пользы, чем вреда: соседи у меня малость не в себе, что Жорка, что Степан, а со следователем мне было спокойнее.

Ко всему у Дмитрия Сергеевича обнаружились способности к хозяйству: он купил и прибил стильную ручку к двери спальни, сделал защелку в туалете, заменил кран на кухне, устранил течь под ванной, наточил ножи так, что я тут же порезалась, и собрал светильник, демонтированный Жуковым.

В редкие выходные дни осматривал хозяйским придирчивым глазом веранду, крышу, крыльцо.

Между тем фермерское хозяйство хирело, разваливалось, как обычно бывает, в критический момент посыпалось все сразу, точно сговорившись.

Молока было много, и анализы приходилось делать с особой тщательностью: на выпасе коровы, случалось, цеплялись выменем за сучки и коряги, ранились, и молоко шло маститное.

Гена Рысак тенью отца Гамлета бродил по территории фермы – отработанный материал.

Жилетки и водолазки по-прежнему составляли гардероб нашего управляющего, вот только мне совсем не хотелось смотреть кому-либо в правый глаз.

– Ты чего такая? – допытывался Гена.

– Какая? – без выражения интересовалась я.

– Печальная.

– А чему, Гена, радоваться?

– Как чему? Посмотри, как нам повезло: дело завели, скоро суд, земля никуда от нас не денется, все будет как раньше.

– В том-то и дело, что как раньше.

От сознания, что все будет «как раньше», хотелось выть. Меня воротило с души от всего. Уехать бы куда-нибудь подальше, не видеть опостылевших соседей, коллектив, Гену, непонятного Тихомирова…

Пустота, поселившаяся на сердце, ничем не заполнялась. Дефиле, психологические тренинги, навыки обольщения – все было зря и не помогло избежать одиночества.

Как на грех, лето выдалось жаркое, дождей не было. По ощущениям, население Земли сместилось к южным морям, и только последние неудачницы вроде меня оставалась по месту прописки.

Коровы от жары мочились кровью, огрубевшие в работе доярки, дрогнув, плакали от жалости к скотине.

В церкви батюшка каждый день служил акафисты Богородице Спорительнице хлебов.

Коллектив на очередном собрании решил отстоять акафист.

Я стояла в толпе, крестилась, а две прихожанки переговаривались:

– Дождь не пойдет, если не плакать во время службы. А кто тут может заплакать? Посмотри на эти раскормленные рожи – разве они заплачут? – зло шептал старушечий голос.

Глазам стало горячо, я с удивлением обнаружила, что плачу.

Кстати, дождь пошел ночью. Видно, именно моих слез ждал Создатель, чтобы окропить землю.

Тихомиров и не съезжал, и не предпринимал никаких попыток к сближению, ставя меня в тупик. Я не знала, что думать и чего ждать от жизни, когда по вечерам слышала стук калитки. Так и хотелось спросить: ты кто? друг? медбрат? Или…

«Или» – это повар.

Следователь часто и с видимым удовольствием готовил.

За ужином мы тратили не больше двух десяткой слов, если не обсуждали следствие по делу. Тема была спасительной, если бы не она – ужин проходил бы в полном молчании, как монастырская трапеза.

– Кстати, Дим, если в ближайшее время налоговая не разблокирует расчетный счет, наше хозяйство можно будет похоронить, – как-то сообщила я следователю.

– А в чем дело? Кто вам мешает его разблокировать?

– А разве для этого не надо, чтобы прокуратура сняла арест с земель?

– А при чем тут земля?

И Дима объяснил мне, что следствие никоим образом не мешает нам работать, что все у нас будет отлично, если мы поменяем бухгалтера.