– Твое любимое место? – догадалась я.

Молодая осока и камыш шумели на ветру, на поверхности озера играла зыбь, пенилась волна. Не много надо ума, чтобы увидеть: это место и Дима подходили друг другу, сочетались, как джин и тоник, как морской берег и песок, как клубника и шампанское.

– Да, – отстраненно отозвался Дима и погрузился в себя.

Наказание, а не собеседник, – никакого стремления поддержать разговор. Ладно, будем слушать природу.

Терпения мне не занимать – химическая реакция может длиться несколько часов или сотен лет. Например, цианизации или реакция ядерного синтеза. У меня возникло странное чувство, будто я ставлю опыт. Или это Дмитрий Тихомиров ставит опыт? Ну и ну!

Я улыбнулась и выпила.

– Тебе лучше? – отвлекся от созерцания водной глади Дмитрий.

– Мне отлично! Спасибо. Место на самом деле великолепное.

Мы опять замолчали.

Я вспомнила это забытое ощущение неловкости: вот почему мне было так неуютно в присутствии Димы – из-за этого вот фатального молчания. Слишком мы одинаковые…

Принесли заказ.

Я ждала, что Дима скажет что-то приличествующее случаю, поднимет свой стакан с соком за встречу, за промысел Божий, за меня, наконец.

Тихомиров молчал, как глухонемой, неуютная пауза затягивалась, и я опять присосалась к спасительному мартини – на трезвую голову мне этого не выдержать. Странный тип. Если тебе не о чем говорить с женщиной, зачем приглашать ее в ресторан?

Наконец в голове возникла приятная легкость, Дмитрий уже не смущал меня упорным молчанием.

– Ты не изменилась, – разлепил губы Дима.

– Ты тоже не изменился, – усмехнулась я.

– К сожалению.

– Почему – к сожалению?

– Потому что меня по-прежнему тянет к тебе.

Я замерла с куском во рту.

– Удивлена? – продолжал Тихомиров. – Я никогда не умел говорить о чувствах, не то что… Переверзев.

Я нахмурилась и с грустью подумала: «Уж лучше бы ты молчал».

– Давай не будем ворошить прошлое, – предложила я, – все равно ничего не изменишь – Степка погиб.

– Погиб? – вскинул брови следователь. Первая живая эмоция за все время.

– Да, недавно узнала.

– Жаль. А насчет того, что нельзя изменить, – не совсем так. Можно, если…

Тихомиров опять замолчал! Издевательство какое-то!

– Что – если? – не выдержала я и сразу пожалела. Как можно вмешиваться в химический процесс?

– Если у тебя никого нет.

– Давай начнем с тебя.

У меня хватило ума притушить взгляд, чтобы следователь не поймал меня на месте преступления: вдруг безумно, до дрожи захотелось, чтобы у Тихомирова никого не было. Никогда. Чтобы все пятнадцать лет Дима помнил и любил только меня.

Желание было столь глупым, что я растерялась. Черт возьми, что это со мной? Что происходит?

Рассказ Тихомирова о событиях тринадцати прошедших после нашей последней встречи лет не занял минуты:

– После института работал в милиции, шесть лет назад перевели в прокуратуру. Был женат, развелся. Уже два года один. А ты?

Я взяла за образец Димину краткость:

– Я жила с мамой, год назад мама умерла.

Слава богу, Дима не нацепил маску скорби и не произнес ничего типа «мне жаль, извини». Он сразу перешел к итоговой части:

– Ты одна?

– Да, одна.

– Хранишь верность Переверзеву?

Мне очень хотелось обидеться, но мартини заблокировал какие-то центры, отвечающие за обиду и уязвленное самолюбие. Я покачала одурманенной головой и вдруг негромко пропела:

– Послушай, о, как это было давно! Такое же море и то же вино, – оборвала романс так же внезапно, как начала, звук растаял над озером.

Диму проняло. Еще бы! Петуховы – чего еще ждать от такой фамилии? – славились голосами и всегда были запевалами.

– Здорово!

Я уронила голову на грудь, изобразила поклон.

Опять установилось молчание, каждый плавал в собственных мыслях, как во фритюре, покрываясь корочкой отчужденности. Первой опять не выдержала я, подняла стакан с мартини:

– За встречу.

Сказала и поморщилась – прозвучало многозначительно, вроде я питаю на эту встречу какие-то надежды.

– Теперь мы будем видеться часто, – поспешил предложить ничью Дима, – мы будем встречаться в связи с делом, которое я веду. Так ведь?

Так, так, так… Возводим стену? Не хотим подавать девушке никаких надежд? Или сами боимся надеяться? Скорее всего, так и есть – боится. Все-таки я поднаторела в психологических тренингах: Дима не уверен в себе. Несмотря на внешнее спокойствие и невозмутимость – не уверен в себе! Искушение оказалось слишком велико.

– Годы пошли тебе на пользу, Дим. Ты стал роскошным мужчиной. Сила, спокойствие и уверенность – то, что любят женщины.

Тихомиров смутился:

– Не замечал.

«Еще как замечал, прохвост», – подумала я и продолжила:

– Почему ты развелся?

Тихомиров едва заметно нахмурился:

– Со мной трудно. Я работаю много, редко бываю дома. А когда бываю, в основном молчу. Женщины любят болтливых, – с обезоруживающей улыбкой закончил Дима, – а я «скучен, как мелодия из одной ноты».

«Поезд на Юму». Конечно, какие еще герои могут нравиться Тихомирову?

Сердце у меня сжалось. Вот чем закончилась полузабытая студенческая история. «Ну почему я не ящерица?» – вот вопрос, который я задаю себе через тринадцать лет после демисезонной страсти Степана Переверзева.

Каждый выбрался из переделки с комплексом: я – вины и сексуальной ущербности, Тихомиров – неполноценности. Да и Степану не пошли на пользу амуры – он еле доучился.

Мартини расслабил узел внутри, развязал язык.

– Закон компенсаторного замещения: молчаливые любят болтливых, глупые умных. Слабые сильных.

– А ты?

Взгляд остался непроницаемым – разведчик в тылу врага, а не мужчина. Непривычное состояние открытости и незащищенности, я бы даже сказала – обнаженности перед Тихомировым, будто между нами нет и не было никаких секретов и недоговоренностей, накрыло меня как покрывалом.

– Что за детский вопрос, Дим? Была бы умной, не влюбилась бы в Переверзева.

Дима не стал углубляться в психологический анализ, и я была ему благодарна.

Мы покинули кафе, Тихомиров подвез меня к дому, и не успела я погрузиться в рефлексию на тему «приглашать на кофе или не приглашать», протянул визитку: