К Косте зачастили родственники и друзья, даже девушки как-то пришли с цветами. Костина мама освободила ее от функций сиделки, но все равно Катя часто забегала его проведать. Особую радость доставляли их разговоры, Костины шутки, делился он новостями, почерпнутыми в интернете или с телеэкрана, и однажды спросил: «Ты чем увлекаешься?». От ответа легко ушла, сказала, что особых увлечений нет.

— А какую профессию хочешь получить? Не всегда же тебе быть санитаркой…

— Да, куда-нибудь поступлю, где есть бюджетные места.

— Понятно.

Больше этих разговоров не заводил. О себе тоже не хотел распространяться.

И вот настал день, когда медсестра принесла ему костыли, и он попытался сделать несколько шагов. Когда Катя зашла в конце рабочего дня, он ждал ее с этой радостной новостью. Сказал, что будет больше тренироваться, что хочется хоть ненадолго выйти из опостылевшего здания. Воскликнул: «На свободу, на волю!». И так хорошо было вместе рассмеяться, заглядевшись друг на друга.

Как-то хорошенькая медсестра Настя подколола Катю: «Чего ты перед больным Володиным вытанцовываешь?». Прозвучало это так грубо, что она не нашлась сразу, что ответить. Промямлила, что была его сиделкой, потому подружились. И услышала: «Подружилась она… Не забывайся, дорогая, знай свое место…». Катя тогда даже не представляла, как часто впоследствии придется ей выслушивать подобные обидные слова. Но прислушалась и стала заходить в палату к Косте только с утренней влажной уборкой.

Однажды в коридоре ее окликнул мужской голос. Обернулась — и увидела, как к ней приближается ковыляющий на костылях Костя. Остановился, выпрямился во весь рост — оказался высоким, с широкими плечами и крепким телом, смотрел молча и как-то странно долго, потом спросил:

— Что-то случилось? Я тебя чем-то обидел?

— Почему вы так считаете?

— Ты больше не заходишь меня проведать.

— Но мы сегодня утром виделись.

— Неправда…

Тут разговор прервался возгласом медсестры: «Володин, к тебе посетитель».

От стола медсестры к ним подходил очень привлекательный молодой мужчина, все в коридоре так и засмотрелись на него, как будто это была какая-то знаменитость, снизошедшая к ним, таким по-земному неприглядным, со своих заоблачных высот. Катя с Костей тоже лицезрели вид человека с другой планеты: хорошо уложенные густые темно-русые волосы, статную фигуру, раскованность в походке. Кате даже показалось, что она когда-то видела этого человека. Мужчины с улыбкой поздоровались, пожав руки, а Катя со словами «я пойду» хотела ретироваться, но Костя почему-то остановил ее со словами: «Катя, познакомься, это мой друг. Митя, знакомься тоже — это Катя». Внутренне изумившись, Катя оглядела обоих и вдруг вспомнила, где их видела когда-то вместе — в другом людном помещении, при других обстоятельствах. Сердце вдруг заколотилось, в горле пересохло, но она мужественно произнесла пришедшую на ум фразу: «Я была у Кости сиделкой…». Как-то же надо было объяснить, почему рядом с ней, простой, неприметной санитаркой, стоят и внимательно глядят на нее две великолепные мужские особи.

«Идемте в палату… я провожу вас до палаты» — эти или другие слова растерянно бормотала Катя, чтобы быстренько оставить друзей одних, и слышала, как Костя говорил ей: «Зайди потом, мы не договорили…» Она, кивая головой, отстала — коридор не позволял идти вместе, и пошла, почти побежала в другую сторону, спохватившись о забытом деле, но торопилась больше от растерянности, от волнующего воспоминания полуторагодичной давности.

— Тебе помочь, может, обопрешься на мою руку? — медленно молодые люди двигались по больничному коридору.

— Давай… Я теперь встаю с кровати и могу вертикально стоять, ходить. И хотя сильно устаю с этими костылями, почти счастлив. Даже боль не уменьшает моего счастья.

Костя со всего размаху опустился на кровать и, глядя снизу на Митю, радостно улыбался: так хорошо было видеть друга после полугодичного его отсутствия в заграничной командировке. А тот уселся на стул и серьезно спросил:

— Что за девушка, с которой ты меня познакомил?

— Она же сказала — это моя сиделка.

— Даже если так, то зачем мне с ней знакомиться?

— Да я только недавно, буквально за минуту до твоего прихода вспомнил ее… Все время думал, где я раньше ее видел. Мы вместе с тобой видели.

— Ну, ты даешь! Я полгода отсутствовал, столько надо сказать друг другу, а ты о какой-то Кате… — Вдруг остановился и замолчал, задумался. — Впрочем, у меня тоже было чувство, что лицо ее знакомо, но ведь никакой Кати раньше я не знал… И ты не знал.

— Учти, ты заговорил о ней, не я…

И оба рассмеялись. Однако и дальше никто из двоих не захотел завершать этот разговор.

— Помнишь, как после спектакля у Фоменко* на нас очень странно смотрела незнакомая девочка? — произнес Костя. — И это, оказывается, была Катя. Она точно так же сегодня обернулась и почти так же смотрела на меня.

— Да, вспомнил… Юная такая, с белым воротничком… школьница…

— Помнишь, мы, не сговариваясь, смотрели на нее, а потом ей вслед…

— Да, ты прав, видимо, нас поразило ее необычное… особенное выражение лица. И глаза сияющие…

— Ты тоже подумал? То, что подумал я?..

— Да. Подумал: совсем как Наташа Ростова.

И Костя с Митей изумленно уставились друг на друга.

Катя тем временем в сестринской комнате выслушивала разнос Нины Николаевны, старшей сестры-хозяйки: «Ты где прохлаждаешься?.. Возомнила, что можешь разгуливать среди рабочего дня?!» Но самым страшным обвинением показались другие слова из уст разгневанной начальницы: «Слышала, что шуры-муры завела с больным?» Наступило молчание, потому что у Катиной начальницы при взгляде на Катю изменилось выражение лица — оно вдруг стало жалостливым, и среди этого молчания раздался ленивый голос находящейся в комнате медсестры:

— Да этого Володина переводят в нейрохирургию — сегодня после обхода сказал завотделением.

И Нина Николаевна уже спокойно проговорила:

— Иди уже, дела ждут. Да не забудь, ты сегодня дежуришь. Сходи домой после окончания работы, и вечером заступай на дежурство.

Катю услышанная новость про перевод Кости в другое отделение поразила сильнее, чем обвинение про «шуры-муры». И одновременно успокоила. «Что же, должно же когда-то всё закончиться», — подумала она и вздохнула.

Всё — это то, что вошло в ее жизнь совсем недавно. Эта нечаянная радость. Это нетерпеливое ожидание каждого рабочего дня, особенно после тоскливых выходных. Эти разговоры. И добрые, участливые глаза.

Дома попила чай с бутербродом и села за стол, чтобы немного позаниматься: составленный график не позволял расслабляться и требовал к лету быть готовой к поступлению в университет. Раздались тетины шаги, и вот она уже окликает Катю, войдя на кухню: «Ты здесь?». Спросив, когда у нее выходные и, не дождавшись ответа, перечислила, что еще осталось пропылесосить, вычистить, а также развесить принесенные Катей из стирки и химчистки шторы. Тетя собиралась и дальше перечислять детали подготовки к празднику. Но Катя быстро дала понять, что все поняла, и согласно кивала на все тетины требования. Та вдруг озабоченно сменила тему.