— Вы ответите за все! — орала она. — Мыначинаем ремонт…

Жанна поняла, что нужно вмешаться.

— Попрошу отойти от машины! — крикнула она такгромко, что генеральша Недужная, пившая спокойно чай на своём шестом этаже,очнулась от задумчивости и удивлённо повела головой.

Ей показалось, что она слышит голос своего покойного мужагенерала Недужного. Толь: ко он мог так гаркнуть на плацу, принимая парад.

— Вы вообще-то кто? — Жанна вышла из машины итеперь в упор рассматривала старуху.

— Я из четырнадцатой квартиры! И Катерине Михайловне обэтом прекрасно известно! — ответила старуха, не понижая голоса.

— То, что вы живёте в четырнадцатой квартире, не даётвам права ломать мою машину, — сказала Жанна, — или вы считаетеиначе?

Старухе, повинуясь её взгляду, нехотя отпустила дверцу, иКатя тут же захлопнула её и даже закрыла окно.

— К тому же вы вовсе не хозяйка четырнадцатойквартиры, — продолжала Жанна, — и совсем не понятно, отчего вы такбеспокоитесь насчёт воды в батареях, если не будете тут жить?

— Как это — я не буду тут жить? — завопиластаруха.

— Ваша невестка сказала нам, что вас оформляют в домпрестарелых в Войбокало, — невозмутимо сообщила Жанна.

— Это ложь! — старуха попятилась и села наскамейку возле подъезда.

Жанна схватила Катю за руку, и подруги устремились наверх.

— Жанка, а откуда ты узнала про дом престарелых? —пропыхтела наивная Катька, она как всегда приняла все за чистую монету.

Жанна поглядела на неё выразительно и усмехнулась.

— Врага нужно бить его же оружием!

— А где это — Войбокало? — спрашивала Катя набегу.

— У черта на куличках, — ответила Жанна, —оттуда своим ходом ни за что до города не добраться!

Когда через пять минут она вышла, бабы-яги в сиреневомхалате у подъезда уже не было.

На следующий день Катя проснулась поздно. Такая уж былаособенность у её организма — не могла она никак рано встать. Подруги, особенноЖанна, не стеснявшаяся в выражениях, называли эту Катину особенность обычнойленью. Жанна утверждала, что лень родилась раньше Катьки и что с такимотношением к жизни Катерина никогда не добьётся успеха. Катя в ответ на такиеслова со страстью убеждала Жанну, что художник не может творить по заказу, чтовдохновение — вещь совершенно непредсказуемая, оно может накатить хоть ночью, влюбое время и в любом месте.

«Вот интересно, отчего же ни разу вдохновение не посетилотебя в девять утра?» — ехидно спрашивала Жанна. Ирина в спорах обычно участияне принимала, считала это пустым занятием.

Сегодня Катя проснулась поздно, потому что ей приснилсясюжет для очередного панно. Нужно было обязательно досмотреть сон, чтобывыяснить все подробности. Катя видела во сне тропический лес. Солнце с трудомпробивалось сквозь темно-зеленые заросли. На ветках деревьев, обвитых лианами,сидели разноцветные попугаи. Внизу под ними были цветущие орхидеи. Над нимивились блестящие мухи, а орхидеи хищно раскрывали свои цветки…

Едва открыв глаза, Катя рванулась к столу, чтобы зарисоватькое-что из сна для памяти. Сейчас она сидела перед большим кускомсветло-зеленой ткани и напряжённо думала. Ей очень хотелось пришить на этотзелёный фон кусок коричневого вельвета, оставшийся от старых летних брюк, ноникак не приходило в голову, в каком месте. Образ будущего панно, увиденного восне, никак не хотел ложиться на ткань. Катя отпила кофе из большой кружки,которую держала в левой руке, и наморщила лоб.

— Может быть, вот тут, в правом верхнем углу… —пробормотала художница, как вдруг рядом с ней оглушительно зазвонил телефон.

Катерина вздрогнула и выронила кружку. Кофе разлился пополу, коричневым озерцом окружив ножку стола. Кружка, к счастью, не разбилась.Катя схватила трубку и раздражённо выпалила:

— Ну кто ещё?

— Это я, — удивлённо проговорила Ирина, — тычто, спала?

— Какое там, — выдохнула Катя, постепенноуспокаиваясь, — я творила! Я находилась в творческом поиске! И ты своимнеожиданным звонком меня оттуда грубо вытащила!

— А ты там в своём поиске не забыла, что к тебе мужвозвращается? Что пора ехать в аэропорт?

— Как? — Катерина подскочила и завертелась впоисках часов. — А сколько времени? Ещё ведь утро!

— Какое утро! Ты на часы что, никогда не смотришь? Ужевторой час!

— Как второй час? Не может быть! — Катя наконецнашла часы, заваленные грудой разноцветных лоскутков, и уставилась на них вполной растерянности. — Ой, и правда! А я, ты знаешь, совершенноотключилась… когда я творю, я забываю совершенно обо всем… впрочем, тебе этогоне понять…

— Ну да, конечно, — в голосе Ирины прозвучаланотка обиды. — Это только ты у нас творец, а я занимаюсь коммерческимиподелками! Не писатель я, а ремесленник! Ладно, творец, бросай свои лоскутки исобирайся! Кстати, ты уже придумала, в чем ехать?

— В чем ехать? А разве это так важно?

— Катька, я на тебя не устаю поражаться! Муж не виделтебя полтора года, ты сама только вчера волновалась, не забыл ли он тебя всвоей Африке, не разлюбил ли — а теперь считаешь, что совершенно все равно, вчем его встречать! Нет, ты совершенно невыносима!

— Ну, я не знаю… — Катя повернулась и взглянула всторону платяного шкафа. — Может быть, то зелёненькое платье?

— Что? Тот отвратительный бесформенный балахон цветагниющих водорослей, в котором ты ходила на вернисаж Бананова? Только через мойтруп!

— Да? А мне показалось, что я в этом платье имелауспех!

— Ага! Все показывали на тебя пальцем и хихикали! Тебев этом платье смело можно в вагонах милостыню собирать, вот здесь успех будетгарантирован! — выпалив эту тираду, Ирина усовестилась, пожалела подругу ипримирительным тоном проговорила:

— У тебя ведь есть вполне приличный серый брючныйкостюм. Почему ты его не носишь? Сейчас, по-моему, он вполне подошёл бы…

— Серый костюм? — Катя замялась. — Новообще-то он сел… потом, сейчас лето, хочется надеть что-нибудь поярче,поживее…

— Серый костюм сел? — переспросила Ирина. —Такие вещи не садятся! Ты что — вытолстилась из него?

— Ничего не вытолстилась! — обиженно пропыхтелаКатерина. — Я только вчера взвешивалась, и, между прочим, нисколько не прибавила!Ну, позавчера!

— Ну да, я видела, как ты подкручиваешь весы передкаждым взвешиванием! Ну ладно, сейчас некогда обсуждать твою фигуру, быстросоображай, что надеть, и собирайся!

— Тогда, может быть, оранжевые брюки и блузку втюльпанах?