Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну красавец, красавец. А чего не постригся-то? Сейчас так модно что ли? – спросила она, потрепав его по волосам.
– Модно, бабуль, – Костя ее тоже сердечно обнял, позволив себе с головой окунуться в это ощущение деревенской беззаботности, когда из проблем – только неминуемый, но все равно еще далекий сентябрь с его школой. А пока можно спать, есть, купаться и запоем читать фантастику. К спискам школьной литературы Костя всегда относился скептически.
Он привычным жестом откинул с глаз длинную челку и, войдя в кухню, осмотрелся. Изменение там было только одно – рядом с печкой появилась газовая плита, которую отец Кости, узнав, что в деревню протянули газ, подарил родителям.
– Ба, а ты чего плитой не пользуешься? – Константин увидел, что она так и накрыта заводской картонкой. – Удобно же.
– Да мне с летней кухней как-то сподручнее, опять же, не жарко, – ответила она, снимая полотенца с пирогов. – Иди хоть умойся с дороги, да вещи брось.
Костя решил оставить на потом практический курс по освоению газовой плиты и поднялся в мансарду, где он обычно летом жил. Дед уже поставил там раскладушку и достал матрас, стопка чистого цветастого постельного белья лежала на подушке. Костя открыл окошко, чтобы проветрить, бросил там сумку и оставил джинсовку. Как-то так получилось, что со времени его последнего приезда он вымахал так, что почти доставал головой до стропил.
Спустился, прошел через веранду в сад, где уже дед строгал яблоневую щепу на самовар. Рукомойник висел на прежнем месте, только вот нагибаться к нему пришлось ниже обычного, а ведь раньше едва доставал. Все было вроде привычное, а вроде и другое. Или сам Костя так изменился, что теперь приходилось привыкать заново?
Бабушка гремела тарелками, накрывая стол на веранде, где было попрохладнее. Попутно гоняла кота Семена, который пытался улечься посреди скатерти, словно он главное украшение.
– Может помочь чем? – спросил Костя, ловя кота на очередном подходе к столу.
– Напомогаешься еще! Отдыхай, пирожок бери, – суетилась бабушка, придвигая Косте все сразу – и казанок с картошкой, блестящей от масла, посыпанной свежей ароматной зеленью, и лоснящиеся боками пирожки, и огурцы-помидоры-редиску.
В ответ на все это изобилие Костин желудок издал безнадежно-отчаянное урчание, и он в очередной раз вспомнил, что ел последний раз ранним утром.
– А вы с дедом? – из последних сил соблюдая приличия и сглатывая слюну, спросил Костя.
– Ешь уже! – шутливо прикрикнул на него дед Митя, и Константин сдался – накинулся на еду, так что только за ушами затрещало. Отвлекался только, чтобы Семену его котовью дань отдать.
Дед подсел рядом, захрустел огурцом, и пока Костя ел, рассказывал, как у них дела в деревне. Баба Люба подливала в стакан домашний квас, шикала на кота, который понял, что Костя безвольный и готов отдать ему хоть целую котлету. Прочухав про такой беспредел, к перилам веранды прибежал Полкан, гремя цепью и сопя носом, что как так, кота угощают, а его нет. Пришлось делиться и с ним, а брошенная котлета не успела коснуться земли.
– Ну все-все, хорош баловать их, – сказал дед. – Так про что я говорил-то, – сбился он, почесывая бороду. – А, ну дак как мы с Санычем песок с карьера воровали.
– А кто такой Саныч? – с набитым ртом спросил Костя, раздумывая, влезет в него еще одна добавка или нет.
– Так батюшка нашенский, он провожал тебя. Отец Александр, – напомнил дед Митя и, выудив из треников пачку Беломора, прикурил себе папиросу.
Бабушка пока, не дожидаясь результата Костиных раздумий, положила ему еще добавки, рассудив, что домашней живности слишком много досталось.
– А зачем вы с ним песок воровали? – сильно верующим Костя не был, да и не мог быть, учитывая октябрятско-пионерское детство и комсомольскую юность. Но зачем божьему человеку в принципе что-то воровать, у него в голове плохо укладывалось.
– Так раствор мешать, цемент. Колокольню-то видел? – спросил дед Митя, кивнув себе за спину. Та была видна из любой точки деревни, поскольку была не только высокой, но еще и стояла на холме.
Костя кивнул, но понимания у него не прибавилось.
– Ну тут нашелся один местный, как их там сейчас называют, бизьнесьмен? Грехи говорит, замолить хочу, богоугодное дело сделать, давайте вашу церковь с колокольней восстановим. Тыщелетие крещения Руси недавно было, говорит. Ну дал денег отцу Александру, тот заказал в церковь резной алтарь, то-се, а это дело дорогое и небыстрое. И хлопнули бизьнесьмена, что поделать. Нету больше денег, а уж раз начали, надо продолжать. Ну вот мы с карьера песок и воровали, все дешевле, чем покупать, – рассудил дедок.
– Я могу помочь, если надо, – вызвался он, конечно, не из каких-то религиозных соображений, а из понимания, что сидеть все лето на шее у бабки с дедом, как в детстве, совесть ему уже не позволит.
– Успеется ещё, – повторила за мужем бабушка. – Расскажи лучше, как дома дела? Родители живы-здоровы? – она дождалась момента, когда даже по её меркам внук выглядел сытым.
Костя пожал плечами, вздохнул.
– Вроде все нормально. Ну, мать, конечно, психует из-за того, что я из института вылетел. Отец говорит надо в армию идти. Она в слезы тут же. У них как-то все не ладится, я устал от их ругани, если честно, – признался он.
В лицо Косте бабушка Люба критиковать его мать не хотела, но по тому, как поджались ее губы, он понял, какие слова она держит в себе. То, что мать им не нравится, Костя знал всегда.
– Как же так с институтом-то получилось? – бабушка сменила тему. – Восстановиться нельзя?
– Я завалил зимнюю сессию и к летней меня не допустили, – вздохнул Костя. – Да и подумал… не мое это. Что толку мучиться пять лет, когда мир рушится. Может, отец прав, отслужу, определюсь, чего в жизни хочется, поступлю потом еще куда-нибудь.
– Может ты и прав, – задумчиво сказал дед, потушив окурок и с хрустом поднимаясь. – Вон Саныч то и дело говорит, что мол, что Бог ни делает, то к лучшему. Настоечки вишневой к чаю не желаешь?
– Дед, ты ополоумел что ли? – всплеснула руками бабушка. – Праздник что ли какой – пить посреди бела дня.
– Внук приехал, чем не праздник? – праведно возмутился дед Митя.
– Между прочим, сегодня день святых апостолов Варфоломея и Варнавы, – раздался голос отца Александра, который подошел к ним на веранду. Он обмахивался