– Извините, я что-то заспался, – сказал он, спустившись к ним. – И без улова. – Костя не смог сдержать зевоту.

Но никто не возражал против этого факта, все равно было воскресенье, и особо крупных дел старались не делать. Так, кур покормить, что-то по мелочи. Дед вообще пользовался воскресеньем как законным днем, когда можно дремать по поводу и без, а у бабы Любы был запланирован просмотр повтора польского Знахаря вместе с соседками.

Маявшийся с обеда бездельем Костя едва не лез на стену. Дома было жарко, даже читать не получалось. Шляться по деревне не хотелось, да и себе дороже. Помыкавшись тут и там, он решил прогуляться в лес.

– Схожу, подышу, – заявил он, словно в деревне свежий воздух был в дефиците. – Может, что полезное из леса принесу.

– Сходи, только в глушь не лезь, – напутствовал его дед Митя, но вообще особенно не переживал, ведь в прежние времена они с Костей ходили вместе по грибы, по ягоды. – Лукошко прихвати, может, грибок какой к тебе выскочит, – заодно посоветовал он.

Лукошко Костя взял из тех, что можно за спину закинуть, чтобы не мешалось, заткнул уши плеером и направился к знакомой опушке.

Лес и, правда, был знакомый, даже с любимыми интересными местами, вроде огромного многовекового дуба или пня, с которого всегда в сезон можно было полведра опят насобирать.

Правда, сходу найти все памятные места не получилось, и какое-то время Костя просто бродил, забыв про плеер и слушая шум леса. Тот был достаточно светлый, не успевший зарасти подлеском. Где-то вверху перекрикивались птицы, было слышно дятла, а в глубине, где потише, можно было услышать, как деревья покачиваются и скрипят.

За всю дорогу Косте попалось несколько купин земляники, но хватило чисто самому побаловаться, в лукошке ничего не осело. Он пошел дальше, пока держась тропки и посматривая под ноги на предмет грибов. Нашел малинник, но пока там поживиться было нечем, слишком рано. Выдравшись обратно из кустов, Костя вдруг понял, что потерял тропинку.

И ведь был уверен, что видит её перед глазами, и деться ей некуда, но, сделав очередной шаг, он понял, что за развесистым орешником нет никаких признаков натоптанной дорожки.

Костя оглянулся, посмотрел наверх и, пожалуй, только из-за кружева листьев, прорезанного лучами солнца, на фоне кристально чистого голубого неба, не испытал и намёка на панику. Рассудив, что идти надо туда, где лес вроде бы расступается к опушке, он обогнул орешник, теперь внимательнее глядя по сторонам.

И снова ему показалось, что заветная, а теперь заветной казалась любая тропка, буквально в двух шагах. Он шел в том направлении, и снова никакой тропинки не находил.

Наваждение какое-то.

На крайний случай был вариант дождаться, когда будет садиться солнце и идти на закат – оно всегда садилось за рекой, а уж там найти деревню будет не так сложно. Костя даже начал оставлять пометки на деревьях, отмечая свой путь. Но когда наткнулся на одну из первых, понял, что ходит по кругу.

Где-то за спиной хрустнула ветка, и Костя обернулся, но там никого не было. Разве что он своим топотом вспугнул какое-то животное. Но понемногу его стало охватывать беспокойство, а еще смутное ощущение чьего-то взгляда.

– Ау? – осторожно и как-то несмело позвал Костя. Вдруг в лесу есть еще кто из деревенских или просто местных.

Но ответом ему была тишина. Буквально. Он вдруг осознал, что стих стрекот насекомых, щебет птиц, даже листочки на деревьях, кажется, замерли и не шелестели.

Вот тут у Кости засосало под ложечкой, и совсем не от голода.

– Ау! – еще тише позвал он, медленно оборачиваясь на месте вокруг своей оси.

Но поскольку это уж точно было контрпродуктивно, он еще раз глянул на дерево с отметкой и двинулся в строго противоположном направлении.

– Так, главное не паниковать, – сказал он сам себе. Сделал несколько глубоких вдохов, встряхнулся, посчитал до десяти. – Паника еще никому не помогала, – добавил он, зачем-то еще отсчитывая шаги. Ощущение чужого взгляда, жгущего прямо между лопаток, никуда не девалось.

А солнце, тем временем, и, правда, начало клониться к закату, все же и вышел он далеко за полдень. Следуя своему плану, за уплывающим светилом Костя и пошел, то и дело оглядываясь.

Он даже не понял, в какой момент вернулись звуки леса, расщебетались птицы, а игривый легкий ветерок запутался в верхушках деревьев.

Когда на него пахнуло ветром с реки, у Кости вырвался выдох облегчения. Он прибавил шаг и вскоре вышел чуть дальше от деревни, но ее было прекрасно видно. Так что он пошел уже по дороге, иной раз оглядываясь на лес, но тот выглядел совершенно обычно.

То ли правда он по неопытности заплутал, то ли леший его, в самом деле, водил, но хорошо было то, что он благополучно выбрался.

Да и неестественная тишина теперь казалась ничем иным, как плодом фантазии, как и прилипший к спине взгляд.

Костя усмехнулся сам себе, больше бравируя, и направился домой, занимая мысли ужином на веранде и чтением перед сном.

Глава 3.

Следующая неделя как-то очень быстро превратилась в рутину. Идиллия первых дней, новизна жизни в деревне и радость по этому поводу улетучились. Костя рано вставал, потому что спать долго не получалось, завтракал вместе с дедом и бабкой, занимался хозяйственными делами, где была нужна его помощь. Обедал, читал, учил бабушку обращаться с газовой плитой и гонял чаи вечерами на веранде. Изо дня в день.

Иной раз он ходил на почту или в местное сельпо, и каждый раз за ним кто-то увязывался, словно уйти со двора без провожатого было запрещено. Пару дней Костя не придавал этому значения, списывал на совпадения, но к среде начал подозревать.

– Вы меня как малого пасете что ли? – спросил он у батюшки, когда тот вызвался проводить его в магазин, мол, и ему туда же надо. Все утро отец Александр проторчал у них на веранде, шепотом обсуждая какие-то планы с дедом Митей. Не иначе опять где-то что-то тырить собирались.

– Господь с тобой, Костя! – тут же перекрестил его батюшка. – Любаня сказала тебе про хлеб, я и вспомнил, что у самого дома ни крошки.

Участковому тоже совершенно случайно надо было на почту, а соседке Пантелеймоновых – тете Миле, понадобилось за молоком тогда же, когда Костю бабушка отправила на другой конец деревни.

Про девушек и говорить было нечего, кажется, они