накрыло, как не накрывало уже очень давно. В глазах потемнело, затряслись руки, зубы не переставали стучать, как бы она ни пыталась сжать челюсти. Наверное, она рухнула бы на пол и потеряла сознание, если бы в бар не вошёл внезапно вернувшийся Хитч (тогда он тоже моментально испарился, не дожидаясь полиции). Он увидел её состояние, мгновенно подхватил на руки — Барри пыталась отбиваться, но в его лапищах это было как драться со стеной, — притащил к стойке, налил крепкого и почти силком влил ей в глотку. Потом ещё. Третий стакан Барри уже налила сама. Её прорвало, и она рассказала малознакомому, в сущности, человеку всю свою историю.

Она рассказала Хитчу, что родилась и выросла не в этой затхлой дыре, а в соседнем Новом Бонвиле, городе, куда приезжают отдыхать и веселиться самые активные и молодые туристы, а не пенсионное старичьё, как здесь. Рассказала, как с детства всею душой обожала океан и не представляла жизни без его ласковых волн. Рассказала про Лайса — первую, величайшую и единственную свою любовь («Да, Лайс. Да, в честь него я назвала искина. Мне нравилось представлять, что мы вместе с ним открыли бар и хозяйничаем тут»). У них уже была назначена свадьба на конец осени, после затухания курортного сезона. Когда рассказ дошёл до роковой гонки кайтсёрферов, голос Барри не изменился, но слёзы побежали по лицу двумя маленькими ручейками. Морская биоохрана допустила чудовищную халатность и не заметила, как в бухту Нового Бонвиля проник мегалодон. Из пятнадцати участников регаты выжили лишь трое, одна из них — Барри. Она порывалась снять шорты, чтобы показать шрам, змеившийся на правом бедре, но Хитч её остановил. «С тех пор я больше никогда не входила в океан». Пройдя терапию, Барри получила страховку, переехала сюда и открыла на эти деньги бар, чтобы по ночам быть в окружении людей, а не плакать, глядя мёртвыми глазами в потолок. Почему-то Барри в тот вечер очень боялась, что Хитч вздумает отплатить откровенностью за откровенность и расскажет ей свою историю, и это показалось бы ей оскорблением её боли и памяти Лайса. Но Хитч только внимательно слушал, кивал и отхлёбывал из бокала в моменты, когда Барри яростно стирала слёзы со щёк. Она была ему очень благодарна. Гораздо более благодарна за это понимающее молчание, чем за спасение от слетевшего с катушек наркомана.

Так началась их немногословная дружба. Каждый вечер Хитч начинал со «Змеиной крови», они обменивались парой фраз о погоде или городских новостях и редко — о чём-либо ещё. Иногда на Барри нападало любопытство, и она пыталась выудить из Хитча хоть что-нибудь о его прошлом, но ей мало что удавалось: он или отмалчивался, или отшучивался. Но однажды ни с того ни с сего рассказал, что как-то раз умудрился отбиться простым энергоножом от трёх человек с плазмомётами. В другой раз Барри услышала обрывок спора Хитча со смазливым блондином, зашедшим в бар первый и последний раз. Они спорили о недостатках и преимуществах какой-то модели бронескафандров. А ещё изредка, когда в баре почти никого не оставалось, Хитч просил её включить «ту музыку» — плейлист, который играл в тот вечер, когда она излила ему свою душу. Барри всегда выполняла его просьбу и никогда не слушала эту музыку без Хитча.

Вот и теперь под звучание треков, которые она когда-то почти случайно составила вместе, к ней вернулось настроение того самого вечера откровений. Барри сделала «Змеиную кровь» для Хитча, а себе — простой банальный БЛБ («Бонвильский лунный блеск»: текила, кумкватовый ликёр и сок помплимуса в ширококонусном бокале). Пригубив, она заговорила о своей проблеме, и рассказ на вкус отдавал кислотой и горечью, как коктейль. Хитч слушал внимательно и лишь раз перебил, уточняя: «Хумита — это какая-то местная криминальная шушера?». Барри только вздохнула: какую же беззаботную жизнь нужно вести в Бонвиле, чтобы не знать, кто такие Хумита?

— Ты не переживай, — подытожила Барри. — Ты же не знал, что они из Хумита. Теперь уж ничего не поделаешь. Как-нибудь проживу и без бара.

Хитч сидел насупившись, уставившись в стойку, стиснув кулачищи. Барри неожиданно для самой себя вдруг положила руку на его кулак размером с голову ребёнка и погладила его пальцами. Сколько же ночей она провела одна! Интересно: он везде такой большой? Хитч повернул голову, удивлённо посмотрел ей в глаза и всё понял. Он отодвинул руку, и кисть Барри соскользнула на стойку. Чтобы не расплакаться, Барри быстро подняла бокал и сделала очень большой глоток. Кислота и горечь.

— Барри, прости. Ты мне очень нравишься, но… Понимаешь… Я — точно не тот человек, с которым тебе стоит… сближаться.

— У тебя проблемы с законом?

— Не то чтобы проблемы… Просто я предпочитаю держаться от него подальше.

— Знаешь, псы тобой интересовались.

— Полиция?

— Ага. Есть там такой, рыжий. Похож на сеттера. Очень желал с тобой пообщаться.

— Ясно.

Лицо Хитча сделалось каким-то отсутствующим, чужим, словно он обдумывал какие-то вещи, не имеющие ни какого отношения к тому, что его окружает.

— У них есть твой финансовый профиль. Я сказала, что ничего про тебя не знаю. Что ты просто клиент.

— Спасибо.

— Но я ведь, правда, ничего про тебя не знаю, Хитч. Откуда ты? Чем ты занимался раньше? Чем занимаешься теперь? Есть ли у тебя друзья? Семья?

Хитч вынырнул из своей задумчивости и как будто с удивлением посмотрел на Барри.

— Семьи нет, а друзья у меня есть. Но сейчас они далеко. Очень далеко. Чем я занимался раньше? Старался выжить. Чем — теперь? Теперь… Днём смотрю на волны, вечером сижу в твоём баре… Ты… Знаешь что? Ты не торопись пока что-то делать с баром. Может, ещё всё образуется как-то. Жалко будет, если я больше не смогу сюда придти.

— Ты не понимаешь. Это же Хумита! Они не…

— Не торопись! Ещё всё может поменяться.

Лапища Хитча накрыла руку Барри, но это был чисто дружеский ободряющий жест. Одним глотком он допил «Змеиную кровь» и попросил вызвать ему флаер. Барри хотела спросить, почему он не может сделать это сам, но не стала и просто выполнила просьбу. Хитч как-то засуетился, засобирался уходить, и при взгляде на его движения, у Барри что-то ёкнуло.

— Ты ведь ещё придешь?

Он молчал.

— Нет? Не придёшь?

— Понимаешь… мне на какое-то время придётся исчезнуть, раз псы идут по моему следу. Но я ещё обязательно приду. Обещаю!

Сердце Барри оттаяло: она почувствовала, что этому обещанию нельзя не верить.

Выйдя из флаера, Хитч