Над головой нависла серо-чёрная пелена облаков. Промелькнула в голове мысль, о том что ещё конца света в такое время года нам не хватало, но, не обратив на неё внимания, я начал свой путь. Вскоре, я покинул свой мрачный переулок, оказавшись на одной из главных улиц в округе. Тут же стояли автобусная остановка, видевшая множество страданий замерзающих в ожидании донельзя медленного и набитого людьми автобуса жителей и терпевшая не одно издевательство со стороны местных вечно гогочущих по ночам хулиганов. Но мой путь лежал через дорогу прямо к сверкающему в сумерках оазису красок среди чёрно-белой угрюмости района – торговому центру, вероятно, одному из любимых мест молодёжи.

В течение дня жизнь тут не прекращалась ни на минуту, и лишь на ночь, когда все магазины, кафе, кино и другие развлечения, ровно как и сам центр, закрывались, нетерпеливо ожидая новый день, гомон вокруг стихал, погружая площадь в тишину, изредка прерываемую проезжающими авто. Разноцветными буквами над входом горела надпись «Болгария», название местной достопримечательности. Электрические двери разъехались, обдавая меня теплом и чуть сладковатым приятным запахом. Банкоматы стояли прямо у входа, рядом с одним из которых стоял одинокий мужчина в чёрной куртке. Обычно здесь собирались огромные толпы людей, поэтому сегодняшняя пустота была абсолютно уникальным явлением.

Я встал напротив второго банкомата и, спустя несколько минут работы, завершил начатое. Из глубин банкомата с механическим урчанием вылез тёплый чек, а телефон из кармана издал характерный звук. Я снова вышел на холод и занялся звонками. Сначала я позвонил маме. Она казалась несколько отстранённой, но всё же явно с радостью приняла мой звонок. Дальше я попытался позвонить на работу, но туда я дозвониться так и не смог. После череды неудачных попыток, я и сам не заметил, как оказался возле арки.

Войдя во двор, я заметил возле подъезда силуэт человека. Было похоже, что он говорил по телефону: рука его была у головы, сам он немного покачивался, что давало возможность предположить о том, что человек – пьяница. Но одно было странно – абсолютная тишина. Ни единый звук не прерывал шелест опавших листьев на ветру, кроме проносящихся по оставшейся сзади дороге машин. Но я, за беседами позабывшийся обо всём на свете, лишь немного заинтересовался происходящим. Меня больше заботило то, что пьяница может начать ломиться в подъезд или орать на своём проспиртованном языке, лишь отдельными словами (в основном – матом) смахивающем на русский, ведь стоял он прямо у двери подъезда.

Я ускорился, чтобы поскорее преодолеть препятствие и, уже протянув руку к домофону, я услышал хрип. Это напоминало нечто среднее между хрипом умирающего и каким-то подобием кашля. Что-то в этом звуке было от звериного рыка, что-то – от дыхания. Я, уже прокручивая в голове новости сегодняшнего дня, быстро набрал код домофона, открыл тяжёлую железную дверь и обернулся. Сердце начало колотиться как бешеное, разнося морозящий ужас по сосудам, живот противно заныл, а ноги словно окаменели, не оставляя шанса спастись.

Это был человек, точнее, то, что им являлось ещё недавно. Из горла исходили хлюпающие звуки, лицо выглядело иссохшим, испещрённым паутиной тёмных сосудов. Существо тяжело и хрипло дышало. Небольшая лампа над подъездом освещала половину его лица, но этого было вполне достаточно, чтобы увидеть венец всей картины: глаз. Он был неподвижным, словно кукольным, испещрённый тысячами чёрных полос разной длины и размеров, образующих жуткую паутину. Из глаза по щекам стекало что-то чёрное, вязкое. И смотрел я на это ровно до одного момента: оно дёрнулось, чем-то мерзко и, казалось, жалостливо скрипнуло и повернуло свою морду, иначе это и не назовёшь, ко мне. Моё дыхание от ужаса остановилось с чем-то вроде кашля, ведь видимая раньше половина была лишь вершиной айсберга. Оставшееся часть его лица была наполовину облезшей и полностью измазана той чёрной жижей, что сочилась из абсолютно чёрного глаза и нескольких крупных ран и язв. Но следующее окончательно повергло меня в шок: существо булькнуло, поводило мерзким ртом и начало говорить. «Хочешь увидеть нечто прекрасное? Да, точно хочешь!» – на удивление человеческим голосом произнесло существо и улыбнулось. Я рывком закрыл дверь, оступился и больно упал на спину. Никаких звуков за железной дверью слышно не было. Зловоние обволокло меня, но на него я уже внимание не обращал. Я поднялся на свой этаж, открыл дверь, быстро снял куртку и обувь и сел на диван. Призрачная надежда на то, что до нашей глухомани ничего не доберётся, оказалась лишь слабым утешением, не имеющим с реальностью ничего общего. В квартире было тихо. Я молча упал на кресло в кухне. В этот момент мой взгляд упёрся в дверь в кабинет Оли. Обычная дверь, но я был в полной уверенности, что то, что я там увижу, будет кошмаром. Я встал и начал медленно подходить к двери. Негромко постучался. Из-за двери доносилась лишь тишина. Я положил руку на ручку, приготовился, и отворил её. Внутри сидела Оля в наушниках, что-то записывая в тетрадь. Я тронул её за плечо, и, к моему облегчению, она обернулась, показав мне живые тёплые глаза. От крупных чёрных наушников тянулась тонкая нить провода, устремившаяся прямиком к небольшой коробочке телефона. Я надавил на кнопку включения, не обращая внимания на удивление девушки. Моё сердце похолодело: длиннейший список высланных фотографий… Родственники, однокурсники, гигантское количество неизвестных номеров – все высылали фотографии. Я уверенно взял телефон: «Там… на улице…» – прерывисто выдавил я – «там эта болезнь царит… Там у подъезда стоит такой! Глазища чёрные, чуть это фото мне в глаз не засунул. И, поверь, я уверен, что это то самое зло, уж точно не цветные рекламки». Оля смотрела на меня, казалось, как на умалишённого, но внезапно, словно резко вспомнила о недавних тревожных новостях. Удивлённое и, как показалось, несколько смущённое моим поведением выражение Олиного лица резко сменилось испуганным, близким к панике. От мгновенно накатившей бледности привлекательная жизнерадостная молодая студентка словно постарела лет на десять, а её глаза забегали по комнате, словно выдавая внутренний крик. Но длилось это не дольше нескольких секунд. Она снова ожила, быстро подошла к окну и замерла, чуть трясясь, словно выбежала на январский мороз. Тут я уже тоже начал снова чувствовать уколы паники, заставившие меня отбросить телефон на стол и подбежать к девушке. Там, в тёмном дворе, бродили они…

Чёрные фигуры передвигались неестественно, словно марионетки. Было бы логично признать всех подобных посетителей двора простыми пьяницами или бомжами, но не бывает их тут столько, максимум, человек