В тот раз было начало апреля, на улицах еще лежал снег, но уредактора в кабинете стоял огромный букет желтых нарциссов. Я смогла ответитьтолько на два его вопроса, а дальше расчихалась и сквозь слезы успеларазглядеть только выражение брезгливого удивления на его лице.

Мамуля рвала и метала. Она никак не могла примириться сосвоим поражением.

Вообще я заметила, что сенная лихорадка ввиду своегопроявления не считается у обычных людей за болезнь. Ну подумаешь, почихаланемножко. Еще никто не умирал от чиха, говорят мне. Так‑то оно так, нопопробуйте вести переговоры о работе, когда в носу свербит и тушь предательскирастекается от слез. Надеяться, что работодатель сам страдает чем‑топодобным и проникнется ко мне сочувствием, – значит, ждать от судьбыслишком многого. Если даже собственная мать заявила мне тогда в пылу ссоры, чтоя все сделала нарочно, то что уж говорить о посторонних…

Таким образом, с телевидением было покончено, и мамуляустроила меня в газету «Невский вестник». Меня взяли в отдел культуры, ноназначили испытательный срок. Сначала все шло хорошо, я довольно быстроосвоилась в газете, но когда испытательный срок подходил к концу, в нашемгороде проездом оказался известный дирижер. То есть когда‑то он жил внашем городе, но после того, как получил всемирную известность, судьбазабросила его не то в Париж, не то в Мадрид – словом, застать его в Питересчиталось величайшей удачей, а взять интервью – недосягаемой мечтой каждогожурналиста, работающего у нас в отделе культуры.

Он согласился выкроить несколько минут в своем расписании,и, можете себе представить, послали меня! Кто‑то был в отпуске, кто‑то– в командировке в Сочи, там проходил кинофестиваль, словом, все приличные людикуда‑то испарились, и судьба дала мне шанс приобщиться к искусству в лицевеликого дирижера.

Надо сказать, она же, сволочь – судьба, я имею ввиду, – этот шанс тотчас же и отняла. В этот раз дело происходило в концемая, когда в нашем городе буйно цветут желтая акация, барбарис и чубушниклемуана (это такой отвратительный кустик, усеянный достаточно крупными желтымицветками).

Мы с дирижером условились встретиться в холле гостиницы, аперед гостиницей был скверик, где присутствовали все вышеупомянутые кусты.

В холл я вошла, заливаясь соплями и закрывая лицо платком,так что портье даже забеспокоился, не плохо ли мне. От чиха я ничего не моглапроизнести, и дирижер, который вышел в холл, не опоздав ни на минуту, оченьвстревожился, одолжил мне свой носовой платок, но потом поглядел на часы,извинился и сказал, что время мое вышло, а он сейчас должен спешить в аэропорт.Самолет, сами понимаете, ждать не будет.

Фотограф Витька Колобков успел только сделать несколькоснимков, но без интервью они были не нужны. Витька жутко на меня разозлился инастучал начальнику отдела. Как уж он там живописал мое поведение, не знаю, ноиз отдела культуры меня выперли с треском.

На память о несостоявшемся интервью у меня остался тольконосовой платок великого человека.

Вы, может быть, хотите спросить, отчего я не пользуюсьразличными препаратами, которые так широко рекламируются? Человек глотаеттаблетку и тут же нюхает букетик цветов или прижимает к груди любимого котика.Я вас умоляю, моя аллергия плевать хотела на все супрастины и кларитины! Чихатья все равно буду, только в сон клонит, и голова тяжелая, как чугунный шар, нистрочки не напишешь…

У мамули на все свое мнение, она утверждает, что у меня этонервное. Действительно, мне достаточно увидеть по телевизору букет чайных роз,как становится трудно дышать, а если хотите испортить мне настроение, пришлитепо почте открытку с желтыми хризантемами.

Все эти безрадостные мысли текли в моей голове, пока теплыеструи омывали тело.

– Александра! – Мамуля стучалась в дверь. –Вот теперь ты действительно опоздаешь!

На кухне был налит для меня кофе и лежал один сухой тост –мамуля знает, что ничего, кроме этого, я утром проглотить не могу. Она редковарит для меня кофе, так что я сразу же заподозрила, что ей от меня что‑тонужно.

– Сашура! – просительно сказала мамуля. – Ясегодня никак не могу вернуться раньше семи, так что будь добра, посиди дома…

– Это еще зачем? – уставилась я на нее, но,заметив, как потемнели от гнева мамулины глаза, вспомнила: – Ах да, твой ПетрИльич… А он к музыке никакого отношения не имеет?

– Оставь, пожалуйста, свои насмешки! – вспыхнуламамуля. – Неужели трудно сделать для матери такую простую вещь?

– Ну хорошо, хорошо, я отпрошусь пораньше, –согласилась я, – поработаю дома…

Редакция нашей газеты «Невский вестник» находится в самомцентре города в потрясающем старом доме, принадлежавшем до революции известномукнигоиздателю Марксу, однофамильцу бородатого философа. Этот дом отличаетсязамечательно запутанной планировкой, свежий человек, войдя в него, ни за что ненайдет нужную комнату, а после часа бесплодных блужданий, не сможет безпосторонней помощи даже выбраться наружу. Бесконечные лестницы и лесенкисоединяют этажи и коридоры марксовского дома самым причудливым образом. Напятый этаж можно попасть только с третьего, а на шестой – только со второго.

Коридор четвертого этажа славится тем, что из его окон можноувидеть знаменитый двор с водосточными трубами в форме драконов и крылатых рыб,а на шестом этаже, говорят, есть комната, в которую попасть вообще невозможно,хотя оттуда временами доносятся стук пишущей машинки и нецензурные выкрики.

Отдел, в котором я работаю, в газете называют«лягушатником». Для этого есть две причины. Первая, более очевидная и не такаяобидная, заключается в том, что наш отдел размещается в бывшей ванной комнате,о чем напоминают сохранившиеся кое‑где на стенах остатки кафельной плиткии тематическая роспись на потолке: изображенное с большим вкусом болото,поросшее осокой и камышами, по которому важно вышагивает красивая длинноногаяцапля, выискивая спрятавшихся там и тут очаровательных ярко‑зеленыхлягушек.

Вторая причина, о которой мы предпочитаем невспоминать, – та, что наш отдел – самый незначительный, неперспективный,непрестижный в газете, короче, болото.

К нам ссылают работников, не вписавшихся в основные отделы.

Вообще по внешнему виду сотрудника газеты сразу можноузнать, в каком отделе он работает: в отделе новостей – модные, хорошо одетыепарни с легкой щетиной на щеках, с горящими взглядами и такими быстрымидвижениями, что здороваться с ними нужно, как стрелять по самолету, – супреждением.

В спортивном отделе – коротко стриженные бывшие спортсмены,толстеющие от прерванных тренировок, в мешковатой и вечно измятой одежде, слегким запахом спиртного и отчетливо выраженными криминальными знакомствами.

В нашем отделе работают профессиональные неудачники. Воглаве дела стоит Анфиса Сорокопуд, худая и злая, как плюющаяся кобра.