Глаз упал среди крошек и винных пятен. Она вскочила и, хромая и шатаясь, убежала прежде, чем он успел остановить ее. Ему показалось, что прошло очень много времени, прежде чем он услышал ее неровные шаги по голому полу, устланному ковром, по лестнице из дерева и мрамора — все дальше от себя, от запятнанной вином ткани и от глаза, который она отдала матери.

— Спасибо, — сказал он. — Большое спасибо, Гончая. Добрый вечер, Хряк. Надеюсь, ты нашел это место без особых трудностей. — Увидев Орева, сидящего на столбике кровати в соседней комнате, он добавил: — Муж взад.

— Х'один бык приходил зырить тя, — громыхнул Хряк. — Х'уже х'ушел.

Гончая кивнул:

— Авгур из дворца Пролокьютора. Он оставил свою визитку. Куда я ее положил? — Вещи Гончей были разбросаны на старом комоде из палисандрового дерева; он передвинул одну, потом другую в поисках визитки.

— Беспокоились х'о те, кореш, мы, х'оба.

— В этом не было необходимости, хотя я понимаю, что пришел очень поздно. Чего хотел от меня этот авгур? И если подумать, как он узнал, что я здесь?

— Я зарегистрировал тебя. — Гончая положил огниво и поднял клочок бумаги, сначала заглянул под него, а потом посмотрел на сам клочок. — Я должен был, таков закон. Это копия того, что я написал. Хочешь посмотреть на нее?

Он опустился в кресло:

— Прочти мне, пожалуйста. Я устал, слишком устал, и не в состоянии ничего делать, кроме как спать.

— Хорошо. Я написал: «Гончая из Концедора, Хряк из Набеаннтана[151] и Рог из Синей».

— Это твой город, Хряк? Этот Набеаннтан? Не думаю, что ты упоминал о нем.

— Х'он не х'из города. — Хряк снял с себя тунику. — Нужно чо-то записать, х'они сказали.

— Тогда это кажется совершенно невинной ложью. Без сомнения, люди «Горностая» должны были доложить об этом какому-нибудь начальству в Гражданской гвардии — хотя теперь это, должно быть, Гвардия кальде, — и оттуда это каким-то образом добралось до дворца Пролокьютора. Чего же он хотел?

— Предупредить тя, кореш.

— О чем?

— Нет резать! — громко каркнул Орев.

На мгновение Гончая оставил свои поиски:

— Именно это он и сказал, когда мы спросили, чего он хочет, но я думаю, что на самом деле он хотел чего-то другого.

— И чего?

— Не знаю. Я сказал ему, что он может оставить для тебя сообщение. Или написать записку и запечатать ее, если захочет, но он не захотел.

— Х'он расспрашивал х'о те. Хак ты выглядишь х'и хде был. — Хряк встал. — Пойду помоюсь, кореш. Хошь пойти первым?

— Нет, спасибо. Я уже принял ванну.

— Подумал так. Х'унюхал твое душистое мыло. Новая х'одежда, х'а?

— Да, сутана авгура, туника и бриджи авгура, хотя я не авгур, как и уверял вас. Объяснять долго и сложно, и я предпочел бы сделать это утром. Гончая, я удивлен, что ты предоставил Ореву прокомментировать мой наряд; и если Хряк не понял смысл слов Орева, я не могу себе представить, как он узнал.

— Мудр муж, — заметил Орев.

Улыбка мудрого мужа тронула его густую черную бороду и большие усы:

— Чем-то вроде нафталина пахнешь, кореш.

Гончая поднял скромную белую визитную карточку:

— Я подумал, что будет лучше, если ты сам скажешь об этом, если захочешь. Но это был настоящий шок, увидеть тебя сразу после того, как другой ушел. Вот его визитка, если хочешь взглянуть.

Патера Росомаха

Коадъютор

Дворец Пролокьютора

— Знаешь х'его, кореш?

— Хряк, ты вечно меня удивляешь. Как ты это делаешь?

— Слушаю, вот х'и все. Ты вроде хак немного х'ахнул.

— Я и сам это заметил, — сказал Гончая.

— Ахнул? Наверное, так оно и было. Не потому, что я узнал его имя, хотя знаю, а потому, что он — коадъютор. Он хотел предупредить меня, ты сказал? Наверно, речь идет о важном деле, если Его Высокопреосвященство послал своего коадъютора с предупреждением.

— Хорош Шелк! Рыб голов?

Он покачал головой:

— Нет, никакой еды. По правде говоря, я ничего не хочу, кроме отдыха. Отдохнуть и поспать; и если я могу лечь спать без ужина, то и ты, конечно, можешь. Гончая, если ты покажешь мне, где я могу лечь, я постараюсь больше не беспокоить тебя и Хряка.

Гончая подвел его к убогому ложу в соседней комнате. Он снял ботинки и растянулся на матрасе, а Гончая тихо сказал:

— Мы покормили твою птицу, когда ели. Не беспокойся о нем.

Ответа не последовало, и Гончая, тронутый видом этого трагического лица, добавил еще тише: «Тебе не нужно ни о чем беспокоиться. Хряк и я позаботимся о нем», — надеясь, что говорит правду.

— Кто-то хочет видеть тебя, Рог. — Это был голос матери из кухни, но он заблудился в пламени и дыму, пробираясь сквозь огонь, уничтоживший четверть, пробираясь назад сквозь время, чтобы добраться до двухголового человека на старом деревянном стуле, который Отец использовал во время еды.

— Кто-то хочет тебя видеть.

Он проснулся весь в поту, и прошло по меньшей мере десять минут, прежде чем полностью смирился с тем фактом, что он постарел и знает, что вернуться в прошлое можно только во сне.

Переместив себя в правильное время, он сел. Гончая тяжело дышал на кровати, Хряк — еще тяжелее — в соседней комнате. Окно было открыто; занавески трепетали на ночном ветру — нежные призраки, шепчущие о днях процветания «Горностая». Орев молчал, спал, если вообще присутствовал; скорее всего, он летал над городом.

Момент был подходящим, но он чувствовал странное нежелание.

Его ботинки были наполовину под кроватью. Он достал их и пощупал в углу шишковатый посох, потом вспомнил, что оставил его во Дворце кальде — в лаватории, в котором мылся, или, возможно, в спальне снаружи. Если Гончая или Хряк проснутся, он сможет сказать, что возвращается за ним. Он мог бы сделать это правдой, чтобы успокоить свою совесть, хотя казалось сомнительным, что кто-то отзовется на его стук в дверь кальде в такой час, и еще более сомнительным, что ему позволят забрать посох или что-нибудь в этом роде.

Ни Гончая, ни Хряк не проснулись.

Ключ торчал в замке. Он повернул его так тихо, как только мог, проскользнул в дверь и запер ее снаружи, положив ключ в карман. Годы протерли серые дорожки посередине роскошных ковров, которые он помнил. То тут, то там перила «Горностая» потеряли резные столбики.