Притом «наступление Керенского» его «не застигло врасплох»[2876], и он был «необычайно хорошо осведомлен о распределении сил противником и, в частности, о его намерениях»[2877]. С конца мая последовательно и подробно информируемый о приготовлениях русских, он «с величайшим напряжением»[2878] ждал большого наступления. При таких обстоятельствах, очевидно, разведотдел IIIb получил указание своими средствами по возможности помешать наступлению, которого требовал Керенский. Отдел дал своему сведущему в области терроризма русскому агенту Стеклову (Нахамкису) задание убрать военного министра Керенского путем теракта. Большевики, как и в прежних случаях покушений, решили в качестве исполнителей воспользоваться анархистами. В начале июня 1917 г. на объединенном закрытом собрании с анархистами на заводе Лесснера в петроградском районе Лесное большевистские товарищи попытались склонить последних к террору против лиц, «стоящих за продолжение войны», объясняя, что сами они не могут ставить свои текущие политические планы под угрозу насильственными эксцессами. Анархисты соглашаться не спешили, и тогда на ораторскую трибуну поднялся Стеклов: «Он так горячо и решительно призывал к террору, так вдохновил присутствующих и красноречиво приглашал приступить к убийствам немедленно, что после его выступления большевики без труда провели свою резолюцию и тут же составили первый список намеченных жертв, во главе которого поставили Керенского»[2879].

Контрразведка Петроградского военного округа узнала о результатах большевистско-анархистского собрания на заводе Лесснера и немедленно приступила к расследованию. Оно позволило на основании идентичных показаний разных людей, присутствовавших на собрании, сделать вывод, что «Нахамкес для окончания войны призывает к убийствам», — по мнению главы петроградской контрразведки капитана Б. В. Никитина, в тот момент «немецкий штаб не мог бы придумать лучшего». В итоге была усилена личная охрана Керенского и других оказавшихся под угрозой лиц. Но арестовать замешанных в дело товарищей из рядов ленинской партии Никитину не дали; с этой рекомендацией он не только наткнулся на глухую стену в Исполкоме Советов, защищавшем своего члена Стеклова и от подозрений вообще, и от обоснованных обвинений, но встретил отказ даже у Керенского[2880]. Подобное отношение всю первую половину года связывало руки военным органам, отвечавшим за вопросы безопасности. Они находились в ситуации, когда борьба со шпионажем неприятельских стран автоматически выводила их на растущую группу возвращающихся большевиков и приводила к конфликту с правительственными и советскими силами, видевшими в Ленине одного из тех реэмигрантов-социалистов, чью работу на сохранение и углубление достижений революции надлежало гарантировать любой ценой.

Усиленная охрана, возможно, спасла Керенскому жизнь. Ведь министру грозила опасность и с другой стороны: немецкий агент отдела IIIb Александр Бауэрмайстер, работавший против русского Юго-Западного фронта из расположения австро-венгерской 3-й армии и поддерживавший тесные связи с солдатским комитетом русской 8-й армии, во время вызывавшей у немцев большие опасения[2881] поездки Керенского на фронт, в ходе которой министр зажигательными речами пробуждал в войсках готовность к атаке, настолько углубился за линию фронта, что приблизился к Керенскому на расстояние прямой видимости[2882]. Может быть, Бауэрмайстер пошел на такое «рискованное дело» с намерением физически устранить Керенского от подготовки наступления. Хотя удобный случай для этого ему не подвернулся, он использовал свои контакты с солдатскими комитетами фронтовых частей (в т. ч. комитетом XXXIII АК 8-й армии), чтобы саботировать наступление Керенского и по возможности препятствовать ему[2883]. О надлежащем толковании его пропаганды, за которую император наградил его рыцарским крестом ордена Гогенцоллернов с мечами и короной[2884], заботились товарищи, направленные в солдатские комитеты Юго-Западного фронта Лениным: так, прапорщик Н. В. Крыленко представлял ЦК РСДРП(б) в комитете 11-й армии под командованием генерала И. Г. Эрдели[2885].

Параллельно с попытками разведчиков остановить или, по крайней мере, саботировать наступление Военная организация ЦК РСДРП(б) приступила к подготовке второй попытки переворота. В середине мая на заседании под председательством Подвойского, Невского, Мехоношина и др. она постановила организовать крупную вооруженную демонстрацию с целью захвата власти[2886]. 1 июня на общем собрании с большевистскими руководителями кронштадтских матросов она заручилась одобрением «кронштадтцев» и на этом основании обещала ЦК предоставить для участия в планируемом выступлении отряды, включавшие в общей сложности около 60 тыс. солдат из 7 полков. 4 июня, когда несколько сотен кронштадтцев вышли под большевистскими лозунгами на пробную демонстрацию на Марсово поле, Ленин на I Всероссийском съезде Советов (Петроград, 3–24 июня 1917 г.) впервые публично предъявил претензии на власть. Когда меньшевик Церетели на заседании 4 июня заявил делегатам, что в настоящее время в России нет партии, готовой немедленно взять власть, Ленин выкрикнул с места: «Есть!»[2887] Реакция собрания показалась ему достаточно важной, чтобы тут же воспользоваться случаем и произнести более длинную речь, хотя настроение большинства съезда не обещало ей благосклонного приема. В своей «Речи об отношении к Временному правительству» Ленин, вновь напомнив слова предыдущего оратора, «гражданина министра почт и телеграфов» Церетели, что «нет в России политической партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя», снова резко ответил: «Есть! Ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком. (Аплодисменты, смех.)»[2888].