рядом со своим другом. Сейчас он далеко за морем, Мириан видела, как её муж и двое сыновей поскакали на охоту от хорошо укреплённого лагеря на прекраснейшем озере, поверхность которого слегка скрыта туманом. У них всё хорошо, и, разумеется, Моргот устрашился прибывшей армии во главе с Феанаро, и уже прислал гонцов с предложением мира. Он отдаст похищенные Сильмарили, и Феанаро поведёт войска обратно.

— Я скоро вернусь, не бойся, — говорит супруг, почувствовав незримое присутствие жены.

— Я и не боюсь. Я знаю, что с тобой всё хорошо. Теперь вижу это.

— Мы снова будем вместе, любимая. Войско Феанаро сядет на корабли, и Нолдор с победой приплывут в Альквалондэ! Мы вернём суда в порт, и я больше никогда тебя не оставлю. Ты же веришь мне, Мириан?

— Конечно, верю, Асталион. Всегда верила, и нет причин сомневаться.

Свет былой любви

Собрав в стеклянную колбу падающую с неба пыль и смешав её с водой и бурой солью, а затем залив получившейся светящейся ярко-красной жидкостью алмазную крошку, насыпанную в кварцевый витой сосуд, Нерданель поставила на стол сделанный таким способом фонарь, способный заменить три десятка свечей.

Вечерняя песнь отзвучала, на улицах, и так опустевших, стало совсем тихо. Что делать с покинутыми навек дворцами, особняками и небольшими домиками, ещё не было решено, однако уже стало очевидным, что находиться в полностью вымерших пригородах и небольших поселениях страшно и невыносимо тоскливо. Король Арафинвэ предложил всем желающим переезжать ближе к центру Тириона, занимая и перестраивая здания, на которые уже точно некому претендовать, но эльфы не спешили покидать любимые дома, даже если они оказывались в окружении навек погасших окон и запертых дверей.

Нерданель посмотрела на светильник. Может быть, правда стоит вернуться во дворец, где жила с мужем и сыновьями? Сейчас там осталась только супруга Курво с дочерьми, её две сестры с детьми и их слуги и помощники. Да, наверное, стоит. Но не сейчас.

Сначала надо закончить скульптуру. Почему-то Нерданель очень хотелось научиться создавать из гипса, камня и дерева то… Что больше никогда не получится увидеть… Живым.

Неожиданно вспомнилась глупая песня продажного менестреля про перо диковинной птицы, которое способно решить все проблемы. Как же сейчас не хватает именно такого волшебства!

***

Холод обрушился резким порывом ветра, и почему-то пришло понимание, что… Всё. Тепла больше не будет. Назад пути нет, а впереди только морозный мрак. Вдруг стало очень страшно от мысли, что придётся идти по льду, лежащему на воде пугающей глубины, держась близко к границе моря, чтобы удобнее было ловить рыбу и морских зверей.

Казалось бы, всё рассчитали до мелочей, но Аклариквет был уверен: там, за белыми скалами обязательно будет что-то такое, что живущим в тепле и покое эльфам просто не приходило в голову. И когда за спиной сомкнулась белая холодная мгла, менестрель почувствовал, как из глаз капают слёзы, сразу же превращаясь в крошечные льдинки.

— У тебя есть дети, музыкант? — спросил вдруг Квеннар, делая записи прямо на ходу.

— Дети? — Аклариквет, казалось, не сразу понял, о чём его спросили.

— Да, дети.

— Полтора десятка племянников считаются? — натянуто улыбнулся менестрель.

— Это всё не то, — со знанием дела сказал летописец. — Так получилось, что моя жена и дети не ушли в Валинор, я решил, что обязан уважать их выбор… И тосковал долгие века.

«Вот, значит, почему на самом деле этот книжник решил присягнуть моему королю! — усмехнулся про себя Аклариквет. — А сколько было самооправдания! Истину он ищет! Хотя, возможно, одно другому не мешает».

— Если бы у тебя были дети, — продолжал говорить Квеннар, смотря снизу на едущего верхом менестреля, — ты бы видел в этом снежном пейзаже не препятствия, а возможности. Смотри, как юная Иттариэль веселится с детишками. Пока взрослые идут с кислыми физиономиями, малыши уже все извалялись в снегу, бросают друг в друга снежные шарики, играют в догонялки и визжат от восторга. Уверяю тебя, певец — если расчёты верны, и наш путь продлится около пяти сотен дней, то вся эта малышня потом будет проситься обратно в снега, чтобы снова резвиться здесь. Видишь, к детям уже и взрослые присоединяются. Леди Эленнис сама веселится, словно дитя.

Аклариквет молча кивал, но не слушал. Страх постепенно проходил, стало понятно, что шипованные подковы позволяют лошадям не скользить на льду, а тёплая одежда действительно греет, однако менее тоскливо не становилось. Смотря на своего короля, снова объявившего себя владыкой Нолдор, не желающих покориться воле Валар, гарцующего впереди и что-то с чувством рассказывающего сыну, менестрель не мог выбросить из головы воспоминания о последней встрече с Анайрэ.

Это произошло перед коронацией Арафинвэ. Можно было только догадываться, что чувствовал отвергнутый Валар Нолофинвэ, но, надо отдать ему должное, старший из сыновей Индис держался достойно. Послав ещё раз, напоследок, Аклариквета пройти по улицам с песнями про Ольвэ и Феанаро, лидер второй волны Исхода вдруг вспомнил, что просил своего певца сочинить песню для Анайрэ.

«Знаешь, Аклариквет, — сказал Нолофинвэ, — уже неважно, что ты для неё споёшь. Для меня неважно. Но я знаю, ты всё сделаешь правильно. Вернёшься, выполни это поручение своего… Да, я же опять не король… Своего господина».

И в этот момент Аклариквет вдруг понял, что та песня, которую он написал для Анайрэ, — совсем не то, что нужно. Ещё мгновение назад менестрелю казалось, что любовь Нолофинвэ и Анайрэ — нечто романтически-возвышенное, светлое и прекрасное, ведь их свадьба не была договорной, и при первой встрече с тогда ещё юными супругами Аклариквет увидел именно любовь между ними. Не страсть, которую всегда замечал и хотел замечать у Феанаро и Нерданель, не желание и влечение. Нет! Это были чувства. Поэтому менестрель не мог понять, почему Анайрэ не уходит в Средиземье с мужем. А теперь… «Уже неважно, что ты для неё споёшь». Как же так? Для Нолофинвэ принципиально значимо, что поётся для народа, и не имеет значения песня для супруги…

В голове сразу сложились образы и воспоминания: всё, о чём хотел бы поговорить сам менестрель со своей любовью. Почему-то именно в тот момент стало очень больно от понимания, что совершенно не с кем поделиться своими переживаниями — никто просто не станет слушать…