Комнаты Дженны слева, следом за ней — спальня Рори и в самом конце коридора — хозяйская спальня.

Я начинаю с комнаты дочери.

Она лежит в постели на боку, лицом к окну. И ее дыхание ровное. Спокойное. Большое стеганое ватное одеяло окутывает ее, как облако. Мне хочется прикоснуться к Дженне, но я понимаю, что это — плохая идея. И только смотрю на нее, стараясь запомнить все-все, до мелочей. Если меня засадят в тюрьму пожизненно, я хочу вспоминать свою маленькую дочку именно такой. Здоровой. Безмятежной. В уютной безопасности.

Через несколько минут и выхожу из ее комнаты и притворяю за собой дверь.

Рори раскинулся на кровати — руки-ноги в разные стороны. Хотя не все. Одна рука — та, что растянута, прижата к боку. Он спит с приоткрытым ртом, но не сопит, что самое странное. Я смотрю на него так же, как смотрел на Дженну, запоминая все детали и надеясь, что мой сын вырастет в более хорошего человека, нежели его отец, и никогда не встретит женщину, похожую на Миллисент.

Я не могу винить его за то, что он все рассказал своей матери. Я виню только себя. За Петру, за то, что взял сережки. За все.

Я покидаю комнату сына, бесшумно закрываю дверь и продолжаю путь по коридору. Я представляю себе Миллисент в постели, свернувшуюся под одеялом, со своими рыжими волосами, рассыпавшимися по белой подушке. Я даже слышу ее долгие вдохи, которые она делает в глубоком сне. И вижу шок в ее глазах, когда она просыпается и чувствует на своем горле мои руки.

Потому что я собираюсь убить свою жену.

Когда Миллисент узнала, что я ей изменил, она поняла свое слабое место.

Сегодня вечером я понял свое слабое место.

Я дохожу до закрытой двери спальни и, пригнувшись поближе, прислушиваюсь. Ни звука. Открываю дверь, и первое, что я вижу — постель.

Пустая.

Мой первый инстинктивный порыв — проверить за дверью. Возможно, потому что я знаю: Миллисент способна ударить в спину.

За дверью никого.

— Наконец-то.

Ее голос доносится из другого конца комнаты. Я вижу тень, ее силуэт. Миллисент сидит у окна, в темноте. И смотрит на меня.

— Я знала, что ты придешь, — произносит она.

Я делаю несколько шагов вперед, но не подхожу к ней слишком близко.

— Конечно. Это то, что ты делаешь всегда.

— Возвращаюсь домой?

— Тебе больше некуда идти.

Правда ударяет, как пощечина. Но еще хуже то, что я могу слышать ее улыбку. В спальне слишком темно, чтобы я ее увидел — пока Миллисент не поворачивается к свету и не встает. На ней длинная хлопчатобумажная ночная сорочка. Она белого цвета и обвивает ее ноги. Я не ожидал, что жена не будет спать. И не взял с собой никакого оружия.

А она вооружилась.

В руке Миллисент револьвер, смотрящий дулом в пол. Она не наводит его на меня. Но и не прячет.

— Значит, таков твой план? — спрашиваю я, указывая на револьвер. — Убить меня якобы из самообороны?

— А разве ты заявился сюда не для того же? Ты собрался убить меня?

Я поднимаю обе руки. Пустые.

— Разве похоже?

— Ты лжешь.

— Я? Может, я просто хочу поговорить.

Миллисент ухмыляется.

— Ты не можешь быть настолько глуп. Был бы ты идиотом, я бы за тебя не вышла.

Между нами кровать. Королевского размера. Смогу ли я перепрыгнуть через нее, прежде чем она поднимет револьвер и выстрелит? Похоже на то.

— Ты ведь так и не нашел инструкцию по действиям в экстренных ситуациях, да? — спрашивает Миллисент.

Я ничего не отвечаю.

— Эту дешевую маленькую сережку передал мне Рори, — говорит жена. — Он думал, что ты мне изменяешь. Но потом решил, что ты тайком отлучался из дома, чтобы убивать женщин. Я, конечно, не сказала ему, что его первое предположение было верным.

Я мотаю головой, пытаясь понять.

— Зачем…

— Я оставила ту женщину в живых, чтобы все узнали, какой ты лживый ублюдок! — восклицает Миллисент.

Петра.

Петра до сих пор жива, потому что у нее со мною был секс. Но она никогда не узнает об этом.

— Ты хоть понимаешь, — говорит Миллисент, — как долго придется теперь лечиться нашему сыну?

Я не в состоянии постичь безумие всего, что она наделала.

— Почему ты просто не оставила меня? Зачем ты все это творишь?

— Что я творю? Веду хозяйство, забочусь о детях, стараюсь, чтобы жизнь текла гладко? Слежу за семейным бюджетом и готовлю всем есть? Или ты намекаешь на Оуэна. Потому что изначальный план состоял в том, чтобы его сюда вернуть. Ради нас, — Миллисент делает шаг к кровати, но вроде бы не собирается ее обходить.

— Не…

— И ты с такой готовностью пошел на это. Мне почти ничего не пришлось делать. Это ты убил Холли, а не я.

— Она же тебе угрожала. Она угрожала нашей семье.

Миллисент откидывает голову назад и заходится смехом. Она смеется надо мной.

Я смотрю на жену и вспоминаю все истории, которые она рассказывала мне о Холли. Раны, несчастные случаи, угрозы, порез на руке, между большим и указательным пальцами. Фрагменты перестраиваются у меня в голове, как части пазла, собранного неверно. Миллисент все это делала сама! Сама себе! А на Холли сваливала вину.

— О Господи, — бормочу я. — Холли ведь никогда не была тебе угрозой, так?

— Моя сестра была слабой, плаксивой девчонкой. Она заслуживала все, что я с ней делала.

— Она подстроила аварию, потому что это ты глумилась над ней, а не она над тобой, — говорю я.

Миллисент улыбается.

И мой пазл мгновенно складывается. На сердце тяжело так, что кружится голова. Миллисент подставила свою сестру так же, как подставила меня.

Она всегда третировала и истязала людей. Свою сестру. Линдси, Наоми.

Дженну. Возможно, она травила дочь не только за тем, чтобы убрать меня с дороги.

И меня. Возможно, когда мне бывало плохо, виной тому тоже была Миллисент.

Потому что ей нравится причинять людям боль.

— Ты — чудовище, — шепчу я.

— Забавно это слышать, потому что полиция считает чудовищем тебя, — парирует она.

На ее лице появляется торжествующее выражение. Впервые за все время я замечаю, до чего она уродлива. И не могу поверить, что считал ее прежде красавицей.

— Я нашел глазные капли, — говорю я. — В кладовке.

Глаза Миллисент вспыхивают.

— Ты травила нашу дочь!

Этого она не ожидала. Она не думала, что я догадаюсь.

— Ты и в самом деле сумасшедший, — говорит мне жена. Уже чуть менее уверенным тоном.