Водитель вытаскивает из багажника чемодан.

Я слышу ее голос. Кекона вернулась домой.

70

Она узнает. Они все узнают.

Кеконе потребуется несколько секунд, чтобы понять, что в ее доме кто-то жил. Еще через несколько секунд полиция выяснит, что в нем жил я. Моя машина стоит в гараже. Повсюду в доме отпечатки моих пальцев. И ДНК. Да еще планшет Миллисент, лежащий на кухонном столе.

Ох, черт, еще же мой кошелек! Я не брал его с собой, он тоже лежит на кухонном столе.

Я возвращаюсь назад тем же путем и пробегаю до наименее дорогих домов в Оуксе. В этом районе есть небольшой сквер в стороне от детского парка. Там я останавливаюсь у группы деревьев и делаю вид, будто потягиваюсь.

Мне некуда больше идти. Я больше не могу позвонить Энди. У меня не осталось ни денег, ни друзей и почти никакой надежды. Но у меня есть ключи. Это все, что лежит в моем кармане.

Сегодняшняя ночь наступит по-любому. И этой ночью я проникну в гараж, чтобы забрать инструкцию по действиям в экстренных ситуациях. В этом плане ничего не изменилось. Что изменилось, так это то, что мне негде прятаться, пока Миллисент не уснет.

Моя первая мысль — клуб. Там много небольших комнат и кладовых, в которых можно затаиться до темноты. Попасть туда — вот проблема! Слишком много камер слежения.

Поле для гольфа по вечерам пустует. Но там полно открытых, хорошо просматривающихся с дороги участков.

Искать незапертый автомобиль в Хидден-Оуксе бессмысленно. Здесь у всех современные, дорогие машины, оборудованные компьютерами, которые делают за их владельцев все — даже запирают двери.

На миг меня осеняет идея — а не спрятаться ли мне под машиной? Но я боюсь, что в нее кто-нибудь сядет и заведет мотор.

Я слышу звуки сирен. Они движутся в мою сторону, но не ко мне. К дому Кеконы. Я перебрал в голове все варианты. Ни один из них не годится. Но мне надо куда-то податься. Я не могу остаться навечно в этом маленьком сквере. Разве что вырыть могилу и похоронить себя заживо…

Может, мне спрятаться на заднем дворе собственного дома? А почему бы нет?

* * *

Все сверху выглядит иначе. Окрестности, машины, небо. Мой дом. Моя кухня, в которой горит свет.

Миллисент.

Когда-то она уговорила меня залезть на дерево. Не думал, что мне придется повторить это снова. Но вот я — прячусь в густой листве большого дуба на краю нашего двора. Достаточно далеко от дома, чтобы никто не услышал шелест листьев, когда я на него забирался.

Миллисент убирается на кухне. С такого расстояния деталей мне не различить. Я вижу только ее рыжие волосы и черную одежду. Похоже, она ходит в черном все эти дни, особенно когда приезжает полиция. «Оплакивает» всех убиенных женщин, своего мужа и распад семьи.

Я и впечатлен, и испытываю отвращение.

На кухню заходит Рори. И направляется прямиком к холодильнику. Он не шевелит своей правой рукой. Наверное, она все еще на повязке. Сын что-то берет и на несколько минут задерживается на кухне, беседуя с Миллисент.

Дженна еще ни разу не заходила на кухню. Но мне хочется верить, что с ней все в порядке. Что она не больна. У Миллисент не было причины травить ее сегодня.

Мои ноги начинает сводить, но походить мне негде. Свет на кухне гаснет, зато освещаются окна спален. Но для сна еще слишком рано. У соседей тоже все затихает. На дороге почти не остается машин. Ничего странного — ночь с понедельника на вторник не для тусовок. Я прислоняюсь головой к стволу дуба и жду.

В десять вечера все должны быть в кроватях. В одиннадцать я уже начинаю спускаться с дерева, но потом решаю обождать еще минут тридцать. Через полчаса я, наконец, спускаюсь на землю и прохожу по кромке двора, прижимаясь к ограде, к дому.

Направляясь к боковой двери, ведущей в гараж, я вскидываю глаза.

В комнате Рори света нет, окно закрыто.

Мы очень редко пользуемся боковой дверью, чтобы попасть в гараж. Я немного подставляюсь, потому что нахожусь перед воротами заднего двора. Я вставляю в замок ключ, и он щелкает — гораздо громче, чем должен щелкать. И я на миг застываю на месте. А потом ныряю в гараж.

Я стою рядом с дверью и жду, когда мои глаза привыкнут к темноте, чтобы не пришлось зажигать свет.

Вот я уже различаю контуры автомобиля Миллисент. Ее роскошный внедорожник припаркован в центре гаража — оставлять место для моей машины больше нет необходимости. Я обхожу его с водительской стороны и возношу хвалу Господу — окошко открыто. Мне даже не нужно открывать дверцу. Я просто протягиваю руку и откидываю крышку бардачка. Из него что-то выпадает на сиденье. Я провожу по нему рукой. Но не нащупываю ничего похожего на карточку-инструкцию. Тогда я открываю дверцу машины. И в тот же миг в ее салоне включается свет, и мои глаза выхватывают предмет, лежащий на бежевом кожаном сиденье.

Голубая стеклянная сережка.

Петра.

Она знала. Миллисент знала об обеих женщинах, с которыми я спал.

Рори ничего не рассказал Дженне. Он рассказал своей матери.

* * *

Я падаю на колени. Словом «поражение» не описать моего состояния. Я уничтожен. Я просто уничтожен.

В конце концов я оказываюсь на бетонном полу. Я лежу на нем, свернувшись в позе эмбриона. И не испытываю ни малейшего желания подняться, а тем более бежать. Мне легче оставаться здесь, в гараже, и ждать, когда меня найдут.

Я закрываю глаза. Пол такой холодный. А в воздухе витает смесь пыли, машинного масла и моего истощения. Мне неуютно, неприятно. Но, несмотря на это, я не двигаюсь. Проходит час. Или два. Я не знаю. А может, прошло всего минут пять?

Мои дети — вот кто заставляет меня встать.

Как и то, что Миллисент может с ними сделать.

71

Дом не совсем погружен в черноту. Свет уличных фонарей и луны просачивается в него сквозь окна, позволяя мне разглядеть достаточно, чтобы не угодить в ловушку. Чтобы не поднять шум. Впрочем, я сознаю, что буду схвачен, и очень скоро. Хотя этого еще не произошло.

У лестницы я замираю, прислушиваясь. Никто не ходит наверху, и я поднимаюсь. Пятая ступенька издает слабый скрип. Может, я и знал об этом. А может, никогда не обращал на это