Костя мастерски высмеивает и пародирует мои попытки превратить этот позор в нечто приличное. А еще он классно изображает мои строгие взгляды, которые посылала ему на сцене.

Я не удерживаюсь и хохочу! Ну что поделать, бываю той еще занудой!

А потом Костя вдруг протягивает руку и запросто говорит:

– Пошли потанцуем, хватит киснуть.

Я мешкаю. Хочется, конечно. Но... блин.

– Шоу было отстойным, но ты всех спасла. И вырвала нам зачеты.

Его глаза пьяные и бесшабашные. Я понимаю, что ужасно, просто до одури устала перед всеми отчитываться. Что в моей жизни есть уйма ответственности и крохи удовольствия.

Если я и правда всех спасла, то почему бы не повеселиться?

Делаю еще один глоток коктейля и киваю. Костя берет меня за руку и ведет на танцпол, расталкивает первокурсников и обнимает за талию. А я его за шею.

Он высокий и симпатичный парень. А мне странно. Так странно касаться кого–то другого. Пускать в свою зону комфорта. Вдыхать запах кожи и пота.

Волоски на коже поднимаются, меня будоражит происходящее. Будоражит так, словно мы не просто танцуем как друзья, а делаем нечто особенное.

Просто... всегда так близко был только Матвей. Кажется, всю мою жизнь.

Ладони Кости на моей талии, он не совершает ничего лишнего, упрекнуть не за что. Мы двигаемся под музыку, он улыбается.

И я понимаю, что мне нравится происходящее. Очень нравится танцевать с приятным парнем, ни о чем не думая и не переживая. А не сидеть дома и не ждать звонка от Матвея Адомайтиса, который зовет меня Рай, своей птичкой. На самом деле он очень многого, если честно, от меня требует. Быть чьим–то Раем. Неслабая такая ответственность, даже? Пафосно, абсурдно. Кому расскажешь — смешно!

Мы танцуем с Костей и я чувствую себя хорошо. Очень хорошо впервые с начала вечера. Близость чужого мужского тела, его внимание, заботливые объятия — всё вместе дарят эйфорию.

Когда песня заканчивается, Костя наклоняется, клюет меня в щеку и шепчет:

– Красавица наша.

Я улыбаюсь. Обнимаю его на миг крепче, чтобы поблагодарить за танец и комплимент. После чего случается странная заминка, он вновь наклоняется, а я... под влиянием момента тянусь.

Близость смертельно опасна! Я осознаю риск и собираюсь отвернуться. Сердце срывается и пускается вскачь. Оно как обезумевшее колотится.

Я должна прекратить это.

Наши губы встречаются. Они у него горячие, с привкусом мяты.

Пульс долбит сильнее. И еще сильнее.

Его язык мягкий. Движения нежнее, чем обычно у Матвея.

Я делаю вдох и застываю.

Это слишком. Это переход всех границ. Это... начало конца.

Ужас и удовольствие взрывают сознание.

Я отстраняюсь и быстро ухожу с танцпола. Несусь к своему столику, но за ним нет ни Любы, ни моей сумки. Тогда я судорожно оглядываюсь по сторонам и замечаю, наконец, яркую юбку Любаши на другом конце зала: подруга мечется и явно ищет меня. А мне... нужно срочно рассказать о том, что случилось, выговориться!

Какое смешное недоразумение, какая глупая ошибка!

Пульс по прежнему ускоренный. А внутри так много эмоций, что если не дать им выход, результат может быть смертельным.

Машу рукой, и Люба, наконец, меня замечает. Вместе мы выходим из зала и бегом спускаемся к гардеробу, где музыка звучит тише. Я крайне взволнована, но Люба, судя по всему, не меньше. Она видела нас с Костей? А кто еще мог?!

У Любаши глаза круглые, она хватает меня за руки и торопливо шепчет:

– Юля, я не знаю что делать. Не знаю, Господи! Олег приехал.

Я тут же хмурюсь. Новость о ее женатом бывшем значительно остужает пыл.

– Олег? Этот козлина здесь? На посвящении первокурсников?

Сразу вспоминаются слова Матвея о том, что в возрасте Олега тусоваться с малолетками неадекватно. И как никогда соглашаюсь!

– Да нет, в клуб он не пошел. На парковке стоит. Он ко мне приехал.

– А ты?

Люба смотрит на меня и молчит. Вдох–выдох.

– Люба, Любашик, ты с ума сошла? – тараторю, обнимая подругу. Хотя хочется по щекам надавать, приводя в чувства. – Он опять тебе лапши навешает как в прошлый раз! Не вздумай ему довериться.

– Он просто поговорить хочет.

– Сколько вы не виделись? Недели три? Люба, зачем он тебе нужен? У него жена, он ее не бросит, ясно же уже. Так и будешь болтаться и душу себе рвать, пока он с ней.

– Мы только объяснимся.

– Люба, да не тупи ты!

– Сама не тупи! Тебе хорошо, у тебя Матвей есть. А у меня никого! – выпаливает она. – Ты с ним, а когда его нет — то со мной. А я одна всё время!

Осекаюсь на полуслове. Губу прикусываю и произношу мягче:

– Прости. Я не хотела на тебя кричать. Пожалуйста, прости меня, я ужасный друг. Мне просто... так будет жаль, если он причинит тебе боль.

– Всё в порядке. Поехали тоже?

Сомневаюсь. Отпускать Любу одну не хочется, но сама я к нему в машину не хочу точно.

– Блин... Не знаю.

Люба отдает сумочку.

– Вот, держи. Ты отца ждать будешь? Я всё же поеду.

– Ты уверена? Точно хочешь этого?

– Да. Он отвезет меня домой, поговорим по пути. Я поставлю условие. На этот раз железное.

Мы смотрим друг другу в глаза. Потом я перевожу взгляд на дальную часть зала и замечаю Костю с Максом. Они идут как раз в нашу сторону. Смеются. Пульс вновь ускоряется. Я достаю номерок из сумки и кладу на стол гардеробной.

– Ладно, едем! Только быстрее.

Пока идем к старому грязному «Лексусу» я жадно хватаю ртом холодный воздух, стараясь упорядочить мысли и осознать то, что произошло. Срочно нужно как можно дальше убраться от этого долбанного места. Поцелуй был ошибкой. Глупейшей ошибкой, о которой никто не должен знать. Это кара. Кара за всю ложь, что я вокруг себя плела все эти недели. За выступления с Костей в костюмах на праздниках, за репетиции, за наши редкие вечера в кругу друзей, когда мы пили пиво и болтали, и я забывала о существовании Матвея.

А потом, на заднем сиденье машины, мне становится дурно.

Люба с Олегом о чем–то спорят вполголоса, мы едем по пустой дороге, я приоткрываю окошко и дышу. Голова кружится. Приходится признать, что Матвей прав — с алкоголем у меня сложные отношения. На той неделе от пива тоже было дурно, хотя выпила совсем ничего. Мы собирались у Любаши дома, пока ее родители были в отъезде. Ребята сидели на кухне и общались, я же отлучилась в ее комнату поспать. Проснулась, когда папа приехал.