— Это неинтересно, — проговорил он тем же тоном, что и тогда, в троллейбусе. Осторожно отстранил от себя Женю и лег, закинув руки за голову.

— Неправда. Мне интересно все, что тебя касается.

— Только не это.

Она ласково погладила его по волосам.

— Может быть, твою мать можно вылечить?

— Женя, не лезь не в свое дело. Ее нельзя вылечить. Вернее, ее уже лечили. Много раз.

— И что? Безрезультатно?

— Почему? — Женька усмехнулся. — То, что ты сейчас видела, называется состоянием ремиссии.

Она молчала, закусив губу. Значит, Женькина мать душевнобольная? И он вынужден жить с ней под одной крышей, общаться каждый день. А вдруг она болеет уже много лет? С самого его детства?

— Жень, а отца ты разыскать не пробовал? Может, он помог бы вам?

Его лицо напряглось.

— Я же тебе ясно сказал — отца не было. Никогда.

— Но не от Святого же Духа ты родился? — мягко пошутила Женя.

— Именно, что от святого. Все. Не будем об этом. Я не хочу.

— Как хочешь. — Она прижалась к нему и поцеловала в губы.

Он ответил на поцелуй. Половицы за дверью по-прежнему скрипели, тягостно и непрерывно, будто по ним ходил слон. «Все это теперь мое, — мелькнула у Жени в голове. — Все, что до этого нес он один. И эта убогая квартирка, и эта жутковатая, оплывшая женщина с рыбьими глазами. И едкий запах хлорки, от которого в лице не остается ни кровинки. Все это не менее важно, чем институт, диплом и дальнейшая карьера».

Она очутилась дома лишь в десять утра. От Женьки до нее было полтора часа езды. Женя торопилась изо всех сил, опасаясь, что не застанет мать, и та уйдет на работу. Выходные кончились, Ольга Арнольдовна в половине двенадцатого должна была быть на службе.

Женя отперла дверь и нос к носу столкнулась с матерью.

— Явилась. — Та с невозмутимым видом сняла с вешалки пальто. — Я ухожу. Завтрак на плите, обед в холодильнике.

— Подожди. — Женя взяла мать за руку.

— Что еще?

— Перестань сердиться. Я ничего дурного не сделала. Может быть у меня личная жизнь?

— С почтальоном? — Ольга Арнольдовна вложила в это слово столько презрения и ненависти, что прозвучало, как ругательство.

— Какая тебе разница? — возмутилась Женя. — Да хоть с гробовщиком. Разве имеет значение, кто кем работает?

— Имеет. Пусти, мне пора идти. — Ольга Арнольдовна осторожно отодвинула ее с дороги.

— Ладно. Раз так… — Женя не договорила.

Молча дождалась, пока мать скроется за дверью, потом в сердцах громыхнула замком.

— Какие мы все чистенькие, ё моё!

На душе у нее было муторно и противно. Мать откровенно раздражала ее. Все раздражало: необходимость прямо сейчас, с порога, засесть за учебники и конспекты, звонить Столбовому, объясняться за вчерашнее. Ей казалось, она заразилась от Женьки острой формой мизантропии.

Она сняла верхнюю одежду и прошла в свою комнату. От джемпера и от волос ощутимо пахло хлоркой. Женя вспомнила, как Женька утром сказал ей о своей матери: «Она каждый день полы моет «Доместосом». Ей кажется, вокруг полно микробов».

Она поежилась и настежь распахнула форточку. Ее мать еще не знает главного: вечером они снова договорились встретиться. Женька предложил, а Женя не могла ему отказать.

Со шкафа мягко спрыгнул Ксенофонт. Потянулся всеми четырьмя лапами, сначала передними, потом задними, широко зевнул, показав розовую, клыкастую пасть.

— Здравствуй, дорогой, — поприветствовала его Женя.

— Мурр-мяу, — ответил кот и приблизился, собираясь запрыгнуть на руки.

— Нет, нет, сейчас не до тебя. — Женя принялась переодеваться.

Ксенофонт обиженно поднял хвост и улегся поперек компьютерного стола.

— Ну, что ты за кот? — укорила его Женя, застегивая домашний халатик. — Вечно всем мешаешь.

Она прогнала Ксенофонта и включила монитор. Тотчас у нее заболела голова, будто в висок воткнули отвертку. Женя, сощурившись, напряженно всматривалась в экран. Кажется, вчера она успела это прочесть. Или нет? Она абсолютно не помнила, на чем остановилась перед тем, как ехать к Женьке. Женя решила перечитать текст заново и вернулась к началу главы.

Строчки отчего-то прыгали, смысл, заключенный в них, куда-то ускользал. Она крепко зажмурилась, потом открыла глаза и снова уставилась на монитор — ничего не помогло.

Затрещал телефон. Женя встала и взяла трубку.

— Женечка! — Она узнала голос Столбового.

— Добрый день, Николай Николаевич. Простите, что не позвонила вам вчера.

— Ничего страшного. Как вы себя чувствуете?

— Нормально, — удивленно ответила Женя.

— Как ваше горло?

— Горло?

— Ваша мама сказала, что вы подхватили ангину.

— Она так сказала? — Женя потихоньку начала понимать.

Видимо, Столбовой, не дождавшись ее звонка, позвонил сам и попал на мать. Та не стала говорить ему, что Жени нет дома, а соврала про болезнь.

— Женя, вам надо хорошенько отлежаться. С ангиной шутки плохи.

— Да, но… как же конференция?

— Бог с ней. Вы мне нужны здоровой. Вызовите врача, и не выходите из дому по крайней мере дня три-четыре. Если будут силы, почитайте в Интернете мои новые статьи. Но только, если будут силы.

— Хорошо, — растерянно проговорила Женя.

— Всего доброго.

— До свиданья.

Она положила трубку, чувствуя, как горят щеки от стыда. Господи, до чего она дожила — врет преподавателю так, как это вечно делает Любка! А главное, радуется тому, что ей нежданно-негаданно выпало три дня полной свободы!

Из коридора послышалось глухое урчание. Женя выбежала в прихожую и вынула из сумочки сотовый. Экран содержал в себе эсэмэску от Любы.

«Привет. Чем занимаешься?»

— Ага! — рассердилась Женя. — Теперь она интересуется.

Она быстро забегала пальцами по кнопкам, набирая ответное сообщение.

«Разношу почту вместе с Карцевым».

Ей показалось, что мобильник затих в изумлении, отражая Любкино состояние. Потом пришел ответ.

«Ты это серьезно?»

«Серьезней некуда», — злорадно улыбаясь, написала Женя.

«Желаю удачи», — обиделась Люба.

— Так-то! — торжествующе проговорила Женя и, взяв телефон с собой, поспешила обратно в комнату.

Позабыв про включенный компьютер, она уселась на диване, и принялась набирать номер, который дал ей Женька сегодня, перед ее уходом.