— Понимаю. Я медработник.

— Это позор!

— Почему позор?

Алексей заерзал в кресле, подыскивая нужные слова.

— Я не верю тебе, — резко, грубо сказал он, с ненавистью глядя на Дашу. — Я только теперь понял, почему ты избегала близости со мной, строила из себя недотрогу! Ты уже давно подцепила СПИД, а меня кормила баснями о своей невинности! Что, решила, что нашла дурака, которого можно захомутать и женить на себе? Ничего себе расчет! Ушлая девочка мне попалась! От любого слова краснеет, глазками хлопает, как кукла Барби! А я, дурак, уши развесил и не вижу, что лапша уже по земле за мною тянется. Длинная такая, километровая! А я обнимаю свою Дашеньку и не замечаю, что она продолжает ее мне навешивать!

— Ты хоть понимаешь, как больно мне делаешь?

— Вот кому больно, так это мне!

— Тебе?

— Да, мне! Я прихожу в ужас от одной мысли, что будет, если в селе узнают, что я привозил с собой зараженную.

— Холерой? Чумой? Проказой?

— Хуже! СПИД гораздо хуже чумы и холеры! Лучше бы ты холерой заболела, чем… А на работе? Мне придется искать новую работу, заводить новых друзей… Все начинать сначала. Ты хоть понимаешь, сколько времени у меня отняла?!

— Я думала, что мы любим друг друга, что мы с тобой счастливы, — спокойно ответила Даша.

— Я тоже так думал. Вернее, это ты заставила меня так думать. А я верил тебе, потому что был лохом.

— Ты правильно делал, что верил, — сказала, поднимаясь с дивана, Даша. — Людям надо верить. Без этого не проживешь.

— Без тебя-то я уж точно проживу, — буркнул он.

Даша на миг задержалась у двери. Она уже ничего не ждала, ни на что не надеялась. Ей хотелось услышать одно-единственное слово «прости», но Алексей его не произнес. Он молча сидел в кресле спиной к ней.

Даша вытащила ключи от его комнаты и положила на тумбочку в коридоре.

— Дурак ты, Лешка, — сказала она и хотела добавить «прощай», но не смогла.

Даша целый день бесцельно слонялась по берегу реки. Она сняла босоножки и шла по воде, наступая на отшлифованные течением плоские камешки. Наклонившись, она заметила в прозрачной воде стайку мальков, которые играли на солнце. Они смело подплыли к ее ногам, окружили их, но, не найдя ничего интересного, поплыли дальше. Даша улыбнулась.

Увидев огромную раскидистую вербу, она вышла на берег и устало присела в ее тени. Пахло лекарственной ромашкой и клевером. Только теперь Даша сообразила, что давно не ела и не спала. Она откинулась назад и оперлась спиной о ствол. Где-то высоко-высоко, в синеве безоблачного неба, плыла одинокая маленькая тучка, похожая на несмышленого барашка, и, казалось, застыв в бесконечности, испуганно смотрела по сторонам.

Жизнь продолжалась. Она была наполнена яркими цветами, но больше не радовала Дашу.

Она устало прикрыла глаза, впервые подумав о том, что вскоре ей придется покинуть этот чудесный мир. Даже если она будет лечиться, то все равно умрет не от старости. От этих мыслей ей стало не по себе, и комок обиды от такой несправедливости подкатил к горлу. Даша подумала, что еще совсем недавно чувствовала себя чуть ли не самой счастливой в мире и даже не догадывалась, что жестокая судьба не дремала. Она готовила Даше то, что должно было разрушить ее гармоничную жизнь.

Усталость взяла свое, и Даша не заметила, как задремала, прислонившись к дереву. Ее разбудили чьи-то голоса. Открыв глаза, она увидела двоих молодых парней с явным запахом перегара.

— Ты смотри, — сказал тот, нос которого напоминал картофелину, — проснулась спящая красавица.

— А я ее еще и поцеловать не успел, — хмыкнул второй, с нахальной рожей и недопитой бутылкой пива в руке. — Может, сейчас тебя поцеловать?

— Не стоит, — спокойно ответила Даша.

В другое время она бы испугалась, запаниковала, начала плакать, но теперь на душе были только пустота и безразличие.

— А может, мы займемся любовью сразу, без поцелуя? — спросил нос картошкой и протянул руку, пытаясь залезть Даше под платье.

— Отвали, — равнодушно сказала она и ударила его по руке.

— Слышь, Васек, — вмешался наглец-бутылка. — А она, кажется, не против.

Он огляделся и, никого не увидев, полез к Даше, дыша перегаром ей в лицо.

— Я первый, — оттолкнул его нос картошкой. — Вечно ты прешься куда не просят.

— Не ссорьтесь, мальчики, — остановила их Даша. — Всем хватит. Время есть, вокруг ни души. Зачем же скандалить?

Парни опешили и глупо заулыбались.

— Только ответьте сначала на два вопроса.

— Она того, — покрутил первый пальцем у виска.

— А тебе какая разница? — зашептал другой, присаживаясь поближе.

— Ну так что? Принимаете мои условия или так и будете шушукаться? — спросила с улыбкой Даша.

— Загадки? — спросил нос картошкой.

— Нет. Просто вопросы.

— А если мы не будем знать ответы?

— Будете. Вопросы очень легкие, совсем детские.

— Валяй!

— Вы в детстве болели ветрянкой?

— Я да. У меня вон до сих пор ямочки остались. — Парень ткнул пальцем в свой большой нос.

— И я болел. В первом классе, — сказал второй, отхлебнув пива.

— А СПИДом не болели еще?

У парней глаза чуть не вылезли из орбит. Они застыли.

— А я на днях узнала, что заболела СПИДом, и сегодня меня бросил парень…

Даша не успела договорить, как этих двоих словно ветром сдуло. Она истерически засмеялась.

— Меня даже за спасибо изнасиловать не хотят, — сказала она, продолжая смеяться и рыдать одновременно. Ее тело судорожно содрогалось.

Вечером Даша спешила на работу. Она плохо представляла, как выдержит еще одну бессонную ночь, но надеялась, что работа ее немного успокоит, отвлечет от грустных мыслей и даст возможность сосредоточиться. Только она вошла в здание клиники и с облегчением вздохнула, как подошел Вениамин Павлович.

— Здравствуйте, Вениамин Павлович, — сказала Даша и удивилась, почему он до сих пор здесь. Обычно заведующий уходил домой не позже пяти часов вечера.

— Даша, зайди ко мне на пять минут, — попросил он и направился по коридору в сторону своего рабочего кабинета.

— Хорошо. Я только переоденусь…

— Не надо, — бросил он, не поворачивая головы.

Даша вошла в кабинет и встала у двери.

— Прикрой дверь и присаживайся, — сказал Вениамин Павлович, опускаясь в черное кожаное вращающееся кресло и доставая из ящика стола лист бумаги. — Даша, — начал он, уставившись на него. — Я ценю тебя как отличного работника и хорошего, доброго, чуткого человека. Но у нас, сама понимаешь, престижная частная клиника. Я вложил в нее не только все свои деньги, но и душу… — Вениамин Павлович замолчал. Было видно, что каждое слово дается ему с трудом. — Ты не подумай, что я какая-то свинья неблагодарная. Я помню прекрасно, как ты помогла клинике, когда газеты писали о тебе, о нашей клинике, показывали по телевидению… Но ты должна понимать, что произойдет, если средства массовой информации пронюхают… о твоей болезни и начнут трубить об этом на каждом углу.