Следующий день прошел точно так же; гости обошлись с сыном Меркисалика так же, как накануне; ему опять выделили самую неудачную позицию для стрельбы, дальше всего от загонщиков; а на обратном пути он снова держался чуть позади. Вскоре, однако, он присоединился к остальным; по возвращении домой пришельцы вновь пригласили родичей Меркисалика к трапезе из добычи этого дня. Тот человек, что накануне насмехался над сыном Меркисалика, и теперь разговаривал с ним так же, отчего Меркисалик очень рассердился.

Однако на следующий день они снова все вместе отправились на охоту и оказались у входа в большую долину. Казалось, она была чуть ли не переполнена стадами северных оленей. Как прежде, сыну Меркисалика велели выбрать место для засидки и приготовить позицию для стрельбы позади всех; он пробормотал себе под нос: «Если так пойдет, я никогда не смогу ничего добыть. Стоит, пожалуй, распугать зверей, чтобы они все разбежались». Когда загонщики подогнали к засаде первое стадо, он сделал вид, что чем-то очень занят. В конце концов ему приказали не шуметь, чтобы животные его не заметили; но он только приостановился на мгновение и снова начал двигаться. Стадо подошло уже близко, и внезапно вожак встал как вкопанный, развернулся и со всех ног метнулся прочь. Увидев это, сын Меркисалика бросился в погоню; остальные охотники – за ним, но один за другим отстали, так что к другому концу долины за ним добежал только один, да и тот вскоре устал; и когда сын Меркисалика начал выбираться из долины на склон, он остался совершенно один. Вскоре он вслед за убегающими животными исчез за гребнем холма. Охотники медленно двинулись по его следам, но, добравшись до вершины холма, увидели в долине на той стороне множество белобрюхих оленей; все они были убиты и аккуратно сложены; а рядом на камне сидел охотник, успевший уже остыть и освежиться после погони. Остальные подбежали к нему, разгоряченные и красные от бега и ярости; все молчали. Охотники тут же принялись за работу и начали обдирать и разделывать оленей; но, пока другие возились с одним, сын Меркисалика успевал ободрать и разделать две туши. Упаковывая заплечный мешок, он сказал: «Вы все можете взять себе столько, сколько захотите». Тому человеку, что прежде издевался и насмехался над ним, эти слова не слишком понравились; тем не менее он промолчал и не захотел присоединиться к остальным. На обратном пути они разделились. Сын Меркисалика вернулся к прежнему своему обыкновению и шел впереди всех. Он нес свою ношу на плечах и время от времени отдыхал понемногу; домой он добрался первым – и если остальные вернулись без добычи, то у родичей Меркисалика все горшки и котлы уже грелись на огне; они, как обычно, пригласили чужеземцев присоединиться к трапезе. За едой хозяин безуспешно пытался начать разговор; гости молчали, молчал даже их старик отец. Покончив с едой, гости ушли. Остался только отец; он немного разговорился и как бы случайно заметил: «Нам нужно что-нибудь, из чего можно сделать буравчик; вы не отдадите мне вот эту косточку?» Меркисалик с готовностью протянул ему кость и сказал: «У нас их множество». На следующее утро родичи Меркисалика были разбужены сильным стуком, как будто шесты стучали друг о друга; они выглянули наружу и увидели, что гости разбирают свой шатер и собираются уезжать.

Так они снова остались в одиночестве, а сын их вновь начал охотиться один. Однажды после переноски добытых оленей в стойбище он пожаловался родителям, что у него распухло колено. Со временем опухоль увеличивалась, ноге становилось все хуже и хуже. Родители были очень расстроены; наконец сын умер, но перед смертью сказал им, что болезнь его вызвана исключительно колдовством отца их прежних гостей – тот, стремясь навредить, заколдовал выпрошенную у них оленью косточку; именно эта кость обернулась против сына хозяев и убила его. Бедные старики были безутешны. Стояла осень; мелкие озера начали покрываться льдом, и пора было покидать оленьи края и двигаться к морю; так однажды, ясным утром, они готовились к переселению на зимнюю стоянку. Они поплакали над могилой сына и, не переставая рыдать и жаловаться, двинулись с легким восточным ветерком вниз по узкому заливу и вскоре прибыли на зимнюю стоянку.

Меркисалик был полон ненависти и неустанно придумывал планы мщения. Чтобы осуществить эти планы, он решил изготовить тупилака, который смог бы уничтожить его врагов. Для этого он принялся каждый день собирать кости всевозможных животных и складывать их в соседний ручей для отбеливания; затем он смешивал их с волосами, взятыми со шкур, которыми была обтянута лодка; когда костей у него набралось достаточно, он оживил их и пустил в ручей, стекавший неподалеку в море. При этом он внимательно наблюдал за своим созданием и вскоре увидел, что тупилак превратился в агпалиарсука (гагарка), затем нырнул и направился обратно к хозяину; но он сказал: «Я пока не хочу, чтобы ты превращался в это». Тупилак тут же нырнул и вновь появился уже в виде довеки[22]. Меркисалик вновь сказал: «Это не подойдет». Тупилак начал менять облики один за другим. Он превращался в самых разных птиц, но Меркисалик отверг их все. Затем колдовской зверь начал превращаться во всевозможных тюленей и дельфинов, но и они не подошли хозяину. Наконец после очередного погружения под воду тупилак поднялся в виде небольшого кита; его дыхание было слышно издалека как могучий рев. Тогда Меркисалик сказал: «Так годится; ты отомстишь за нас». Зверь, казалось, спросил: «Куда мне направляться?» – и он ответил: «К охотничьим угодьям многих братьев». При этих словах зверь вдохнул поглубже и нырнул в глубину моря; а человек вернулся домой и стал ждать вестей о судьбе семейства, жившего немного севернее.

Однажды вечером из-за северного мыса появился каякер; вскоре в нем узнали бедного родича – глубокого старика, который некоторое время жил рядом с их бывшими гостями. На пути от берега к дому он поведал Меркисалику следующее: «Несколько дней назад на нашей стоянке произошел несчастный случай; один из многих братьев не вернулся домой. Накануне исчезновения он рассказал нам, что загарпунил небольшого кита, и добавил при этом, что отправляется его искать; но до сих пор не вернулся». Хозяин тупилака изобразил притворное сочувствие и сказал: «Должно быть, он оказался неловок; не повезло», но внутренне обрадовался такому известию. Провожая гостя, он пригласил его приезжать еще, но на самом деле прошло много времени, прежде чем старик появился вновь. Когда же наконец он приехал, то рассказал: «Вчера еще с одним братом произошел такой же несчастный случай». Перед отъездом Меркисалик вновь пригласил старика приезжать почаще, сказав: «Мы всегда рады видеть тебя; возвращайся же побыстрее».

Прошло еще немало времени, но потом старик появился вновь и рассказал, что исчез последний из братьев; он добавил, что несчастные родители очень горюют об утрате. При этом известии гнев Меркисалика немного утих.

(Существует только одна запись этой сказки; она сделана в Северной Гренландии до 1828 г.)

Обоих родителей Намака убили их собственные соседи по дому; однако, пока он был еще слабым и беспомощным ребенком, один человек сжалился и усыновил его. Но сам этот приемный отец никогда не оставлял Намака в покое; он постоянно придумывал истории, пытаясь напугать и встревожить мальчика; например, когда ребенок спал, он мог крикнуть: «Намак, враги пришли убить и тебя тоже!» Поначалу Намак очень пугался, но постепенно привык. Но иногда приемный отец говорил: «Ах, какой забывчивый этот Намак! Его родителей недавно убили, а он уже все позабыл!» При этом Намак впадал в настоящую ярость. Когда он был еще маленьким, отец сделал и подарил ему пращу со словами: «Я не хочу дарить тебе каяк, так как считаю, что твои враги убьют тебя за это; возьми лучше эту пращу и побольше тренируйся». Намак сразу же начал практиковаться и вскоре уже владел пращой с большим искусством. Весной он стал уходить в пустынные места и тренироваться там и при этом все время думал о вещах, которые говорил ему приемный отец, чтобы разжечь в нем жажду мести. Дома он больше молчал, но про себя радовался своей растущей силе. Иногда он приносил домой зайцев или снежных куропаток, которых добывал исключительно при помощи пращи. Летом он никогда не спал ночью, а только в дневное время. Иногда, когда он ложился спать, его отец приносил домой добытого тюленя, и тогда мальчика будили, чтобы он помог принести тушу в дом; но он скрывал свою силу и делал вид, что ему очень тяжело. Тем не менее однажды он сказал, что праща стала для него слабовата, и отец вырезал ему более мощную из куска толстенной тюленьей кожи; но после этого он перестал насмехаться над мальчиком, так как начал опасаться его. Зимой стало известно, что враги Намака собираются весной откочевать на север. Он пришел в ярость – что, если они успеют улизнуть раньше, чем он сможет отомстить? И с этого дня он стал вести себя совершенно иначе. Когда пришла весна и семья сменила зимний дом на летний шатер, он однажды сказал: «Хотелось бы мне получить новую пращу». Услышав это, отец сел в каяк и вышел в море; и ему повезло – он добыл лахтака, кожа которого отлично годится на ремни. Пока Намак спал, отец притащил свою добычу домой. Женщины принялись обдирать тушу и готовить кожу на обшивку лодки, но муж сказал: «Я только что вспомнил – Намак ведь просил новую пращу». После этого он разбудил мальчика и сказал: «Намак, твои враги собираются в путь». Он вскочил, выбежал из шатра и остановился, пристально глядя на соседей. Там ничего не происходило. Приемный отец, направляясь к берегу, сказал ему: «Просто вырежь из этой шкуры ремень для пращи – где захочешь». Не сводя глаз с соседей, он взял у отца нож, поднял одной рукой тушу тюленя за переднюю лапу и, без труда поворачивая ее в воздухе, вырезал пращу себе по вкусу, из одного куска. При виде этого приемный отец мальчика сильно испугался.