– Что, все так плохо? – ужаснулся он, оборачиваясь к врачу, который согласился впустить его на минуту.

– Сейчас уже нет, – успокоил его доктор. Схватил за свисающий рукав белого халата, дернул, увлекая к выходу. – Сейчас она спит. Переохлаждение добавило проблем.

– Какой прогноз?

– Все будет нормально, я думаю. Рана открытая, гематом нет. Уже хорошо. – И снова повторил: – Переохлаждение добавило проблем.

– Она долго пролежала?

– Полчаса, минут сорок. Хорошо, что так. Если бы больше, могло быть и хуже. Идемте, идемте, товарищ капитан. Здесь нельзя находиться долго.

– Кто оплатил лечение? – первым делом спросил Окунев, когда они оказались в кабинете врача.

– Насколько я понял, ее жених. – Доктор заглянул в кожаную папку на столе, сверился с оплаченным счетом. Вот, Гнедых Александр Геннадьевич. Оплатил все он. Представился женихом пострадавшей.

Гнедых. Гнедых Александр Геннадьевич?..

А не тот ли это знаменитый на весь город ресторатор, от которого жена не так давно сбежала с каким-то художником? Что-то такое мать ему рассказывала вчера за завтраком. Или это было позавчера? Да не важно! Он точно помнил эту фамилию. И точно помнил, как мать зачитывала что-то такое выразительно и с чувством. И еще добавила, что жена этого Гнедых – полная дура, раз бросила такого мужчину ради не пойми кого.

Надо будет расспросить сегодня матушку, что за издание до такой степени в курсе скандала в семье Гнедых.

– Кто-то, кроме него, навещал пострадавшую? – спросил Окунев после того, как внимательно изучил договор на оказание услуг, подписанный Гнедых, и кассовый чек на внушительную сумму.

– Какая-то женщина сидела в коридоре и плакала. Не юная.

Ее коллега и подруга Алла Ивановна, догадался Жора.

– Мне кажется, она и сейчас здесь, – с надеждой проговорил доктор, которому не терпелось избавиться от капитана с его назойливыми расспросами. – Вы пройдите по коридору. Женщина такая высокая, одета вызывающе ярко…

Аллу Ивановну Окунев нашел в самом конце коридора. Она сидела с неестественно выпрямленной спиной на скамейке для посетителей, смотрела в одну точку и то и дело ежилась, как будто ее знобило. Длинное платье ядовито-лилового цвета с вызывающе пышным жабо и оборкой по подолу. На ногах сапоги на высоких каблуках. На плечах белый больничный халат.

– Алла Ивановна? – Окунев присел рядом, полез за удостоверением. – Окунев Георгий Михайлович, капитан полиции. Веду дело…

– Ой, да знаю я, что вы ведете! – отмахнулась она и взглянула заплаканными глазами с размазанной подводкой. – Вы только ведете и ведете! Ищете, кто пригрел по голове этого мерзавца Вадика, а в это время Оленьку, голубушку… Господи! Как представлю, что могло быть… Вы говорили с доктором?

– Да.

– Он сказал, что, если бы удар пришелся сантиметра на три левее, не было бы уже нашей Оленьки! – Алла Ивановна неожиданно сгорбилась и уткнулась лицом в носовой платок такого же лилового цвета, что и платье. – Надо было Александру проводить ее до дома. Он ведь настаивал. А мы с ней отказались. Все о каких-то условностях, приличиях думаем. Старая я дура!

– Алла Ивановна, успокойтесь. Успокойтесь, пожалуйста. – Окунев осторожно тронул ее за локоть. Легонько сжал. – Где вы были вчера вечером? Вы были вместе с Ольгой?

– Да, вместе. Ужинали в ресторане вместе с Сашей, ее новым… Новым знакомым.

Осторожничает, понял Окунев. Или стесняется назвать Гнедых женихом Оли. А он вот не постеснялся оплатить все счета на лечение. Даже прибавил премиальные, как он понял, изучив договор на оказание медицинских услуг.

– Потом мы разъехались. Оля отвезла меня и поехала домой. А возле самого подъезда ее кто-то подкарауливал. Как гадко! Как подло! – Алла Ивановна шумно высморкалась, спрятала носовой платок в сумку. – Степа говорит, что не исключено, что ее пытались ограбить. Но сумочка-то Олина цела. И телефон, и часики. А часики у нее позолоченные. Как же так? Степа говорит, что грабителя могли спугнуть. Но как же так, капитан Окунев? Если грабителя спугнули, то почему этот спугнувший не вызвал «Скорую»? Почему Оленька чуть не окоченела на морозе? А я звоню ей, звоню… Звоню, а она трубку не берет! Беда-то какая, капитан! Беда!

– А что еще говорит Степа?

Ему очень не понравилось, что Галкин нес такую чушь. Понятно, умолчать в интересах следствия, но не гнать же пургу так очевидно!

– Степа? – судорожно втянула полную грудь воздуха Алла Ивановна. – Знаете, а ведь ничего толком он не говорит. Что-то такое, мол, поквартирный опрос ничего не дал, никто ничего не видел. А потом ему позвонили. Я, каюсь, немного подслушала. Так вот, разговор шел о камерах, которые установлены над каждым входом в подъезд. И он, знаете, так обрадовался. И сразу ушел. Почти бегом! Думаете, будет результат, да? Они его найдут?

– Они – не знаю. – Окунев встал, кивнул заплаканной женщине. – Я найду.

Как он и думал, записи с камер видеонаблюдения были уже изъяты предприимчивым Степаном Галкиным и коллегами из другого отдела.

– Уж извините меня, товарищ капитан! – обескураженно разводил руками начальник местного домоуправления. – У них полномочия. Что я мог?

– Они просматривали записи?

Окунев сидел в тесном душном кабинете без единого окна, заливая досаду первоклассным кофе, который начальник местного домоуправления предложил в качестве утешительного приза.

– Да. Просматривали.

– Что-то нашли?

– Конечно! Потому и изъяли записи.

Начальник, лысеющий, полнеющий пенсионер, бывший военный, надвинул толстую верхнюю губу на край кофейной чашки, шумно хлебнул. Почмокал, смакуя вкус с зажмуренными глазами.

– Так что они увидели? Вы присутствовали при просмотре? Что-то видели конкретно вы?

– Конечно!

– И что? – Хотелось дать нерасторопному пенсионеру подзатыльник, чтобы ускорился. – Что вы видели? Кого то есть?

– Девушку видел.

– Ольгу Волгину? Вы пострадавшую имеете в виду?

– И ее тоже. – Еще один шумный глоток. – Волгина, это пострадавшая которая, говорила с высокой девицей. Потом она ушла, а девица за ней поковыляла. Именно поковыляла, на высоких таких каблучищах. Они, знаете, в снег проваливались. Это перемещение от подъезда к подъезду и выявили сотрудники, которые изъяли записи.

– А сам момент нападения на записях был?

Окунев уперся взглядом в крупную голову бывшего военного. Тот низко склонился над столом, любовно рассматривая кофейную упаковку. Окунев выразительно кашлянул.

– Простите, отвлекся. – Бывший военный поднял виноватый взгляд. – Что вы спросили?

– Момент нападения на Волгину был зафиксирован на записях?