В главное становище рода Сюйбу Гийюй прибыл с дарами для двоюродного брата Увэя, ныне возглавлявшего род. Могущественный родич, государственный судья Увэй, встретил Гийюя благосклонно, принял в подарок шёлк, расспросил о новостях.

Глядя на родича, Гийюй вспоминал дядю, старого Пуну, и жалел, что нынешний князь Сюйбу в отличие от своего покойного отца, мало интересуется чужеземными делами, и с ним нельзя подробно обсудить не только известия о войске южан, но и их странные города и причудливые обычаи. Увэй заверил, что жена и дети Гийюя здоровы, пригласил его вечером на ужин и отпустил.

Выйдя из княжеской юрты, Гийюй увидел неподалеку от нее девочку в синем платье увлечённо игравшую с щенятами. К ней наперебой ластились пузатые щенки, а рыжая сука благодушно взирала на потомство, лёжа в тени юрты. В лучах летнего солнца блестели чёрные косы девчушки с вплетёнными в них серебряными позванивающими подвесками. Когда Гийюй окликнул девочку по имени, та подняла голову, приветливо улыбнулась и подбежала к нему.

Любимица всей родни, тринадцатилетняя Айго, старшая дочь Увэя, обещала вырасти редкостной красавицей, а пока была тоненькой, словно тростинка, грациозной как оленёнок, и напоминала Чечек в том же возрасте. Жизнерадостную, смешливую Айго любила семилетняя дочка Гийюя и подражала ей во всём: отец часто слышал: «Хочу платье и серьги как у Айго, хочу стрелять из лука как она».

Отвечая на вопросы Айго о том, куда он ездил, Гийюй подошёл к своей лошади, извлёк из сумы и вручил девочке мешочек с сушёными фруктами и орехами, та засмеялась, поблагодарила. Набежали младшие братья и сёстры Айго, запрыгали вокруг, загомонили, а она раздавала им сладости, стараясь никого не обделить.

Под ногами у детворы путались щенята. Внимание Гийюя привлёк один из них, необычной масти — белый как молоко, с красными глазами.

Когда Гийюй попросил у Айго того щенка, та обрадовалась:

— Возьми его, дядя, а то отец его терпеть не может. Я едва упросила оставить щеночка, а он хороший, ласковый и Жаргал понравится. Передай ей, что это подарок от меня.

Попрощавшись, Гийюй подхватил щенка на руки и пошёл к своей семье. Дружелюбный зверёныш покусывал и лизал ему руки, вертел смешным хвостиком.

Родные обрадовались приезду отца и подаркам, младшие сыновья, пяти и двух лет, лезли к нему на колени, а мать их одёргивала. Дети играли с щенком и просили оставить его, но у Гийюя были другие планы.

Через два дня Гийюй с семейством вернулся в ставку шаньюя. Жаргал обрадовалась приезду братьев и сестры, жена и наложница занялись хозяйством. Глядя на них, Гийюй благодарил богов за то, что его женщины почти не ссорились. Сам он отправился с подарками к яньчжи, в сопровождении слуги, нёсшего щенка.

Алтынай приняла его не сразу, пришлось подождать. Наконец Гийюя пригласили войти в юрту. Здесь было прохладно и пахло иноземными благовониями, на резных сундуках и низких столиках красовалась привозная дорогая посуда. Притягивали взгляд пёстрые краски на вышитых занавесях, а узорчатые ковры напоминали весенние луга.

Яньчжи сидела с гордо поднятой головой и выпрямленной спиной, раскинутый подол её вишнёвого платья казался ещё ярче на белой кошме. Поодаль замерли две служанки, стража осталась снаружи. Поклонившись, Гийюй приветствовал супругу повелителя, ответил на её вежливые вопросы о поездке и, наконец, вручил ей кожаный мешочек с зеркалом.

Алтынай извлекла отполированный бронзовый диск, залюбовалась литым узором на обратной стороне зеркала — извивающимся драконом. Тонкими пальцами она провела по изгибам драконьего тела и, мило улыбнувшись, произнесла:

— Искусная работа. Благодарю тебя, Гийюй. Шаньюй, да хранит его Небо, подарил мне уже с десяток подобных вещиц, но зеркала с таким рисунком у меня ещё не было.

— Счастлив узнать, что тебе понравился мой скромный дар. Говорят, что красота женщин, смотрящихся в такие зеркала, остаётся неизменной долгие годы. У меня есть ещё один маленький подарок для тебя, госпожа.

— Что же это?

Гийюй выглянул за дверной полог, подозвал к себе слугу, взял у него щенка и внёс его в юрту. Глаза яньчжи изумлённо округлились, сверкнули травяной зеленью. Сделав вид, что не замечает этого, Гийюй поставил щенка на пол.

— Видишь, госпожа, у него редчайшая молочно-белая масть и глаза необычные. Он станет хорошим охранником.

Глядя на Алтынай, щенок напрягся и залаял, потом оскалился и зарычал. В юрте словно готовилась разразиться гроза — волоски на руках Гийюя встали дыбом. Презрительно посмотрев на него, нахмурившаяся яньчжи громко, визгливо бросила:

— Ты умом тронулся?! Зачем мне эта шавка? Такие красноглазые белые ублюдки приносят несчастье. Забери своего блохастого и больше не смей показываться мне на глаза.

На своих коротких лапках щенок передвигался ещё неуклюже, и Гийюй перехватил его до того, как зверёныш добрался до кошмы с явным намерением вцепиться в яньчжи. Бормоча извинения, Гийюй поклонился и с рычащим щенком в руке покинул юрту.

Он выяснил, что хотел, и это его совсем не радовало — остались довольны только дети Гийюя, получившие щенка в своё распоряжение. Алтынай не замедлит пожаловаться мужу, и тогда придётся объясняться с Модэ.

Известие о том, что под личиной любимой жены прячется оборотень, может причинить боль любому мужчине, но Гийюй решился открыть глаза повелителю, ведь в опасности сестра и племянники.

Когда Гийюя на следующее утро позвали к шаньюю, сердце у него ёкнуло, в животе поселился неприятный холодок, но он старался сохранять спокойствие.

Невозмутимым выглядел и Модэ. Его затканный золотом чёрный кафтан, внимательные глаза напомнили жёлтого леопарда, с которым Гийюю довелось однажды столкнуться на охоте в горах Иньшань. Справиться с леопардом тогда помогло копьё, а сейчас единственное оружие Гийюя слово.

Они остались в белой юрте наедине. Встав напротив Гийюя, шаньюй заткнул большие пальцы за пояс с золотыми бляшками, пристально посмотрел собеседнику в глаза и сухо произнёс:

— Ты был непочтителен с яньчжи. Что за муха тебя укусила?

— Прошу простить меня, повелитель, но у меня есть основания поступить именно так.

— У тебя должны быть веские основания, если ты решился оскорбить мою Алтынай, так что рассказывай.

Гийюй изложил свои подозрения, пересказал китайские легенды о хули-цзин, сообщил о загадочных смертях юных служанок — за несколько лет число таких случаев перевалило за полсотни. Закончил он речь просьбой прислушаться к его словам, ведь столь же внезапная гибель может постигнуть не только рабынь, но и самого шаньюя и его семью.

— Прости, Модэ, я боюсь за тебя, Чечек и ваших детей.

Шаньюй пытался остаться невозмутимым, но побагровел, отвёл взгляд и стиснул рукоять дорожного меча. Он