Старый траппер погибнет…

Глава XXVII

РУББИ

Мы с Гарреем оцепенели, не зная, что сказать друг другу. Каждый слышал, как колотится сердце товарища. Я был подавлен, спутник мой страдал не меньше моего. Взор Гаррея со стеклянной неподвижностью устремился в одну точку, как будто хотел проникнуть через завесу огня, неуклонно приближавшегося к роковому месту. Никогда не забуду выражения лица Гаррея. Скупая слезинка ползла по загорелой щеке. Закаленный, презиравший чувствительность траппер не умел плакать, но дышал тяжело. Гаррей не сводил исступленного взгляда с места предполагаемой гибели Рубби. Он прислушивался к треску и шипению пламени, ожидая, не долетит ли предсмертный крик старого Друга.

Не долго мучила нас неизвестность. Мы так и не услышали вопля, извещавшего о трагическом конце Рубби. Голос старого траппера был заглушен свистом пожара и сухим щелканьем загоравшихся полых стеблей, напоминавшим треск ружейной перестрелки. Но и без этого душераздирающего крика мы поняли, что развязка драмы наступила: старый траппер сгорел живьем!

Пламя уже захлестнуло место, где мы в последний раз видели Рубби, и ушло далеко вперед, оставляя позади обугленную, почерневшую землю. Рубби сгорел; нам остается искать его скелет в горячей дымящейся золе.

Гаррей с первой минуты считал гибель Рубби неминуемой. На него нашел столбняк.

Когда погиб друг, лицо Гаррея сморщилось, руки беспомощно повисли, и слезы, на этот раз обильные, покатились по загорелым щекам. Он опустил голову и глухо воскликнул:

— Кончено! Старого Рубби нет уже больше в живых!

Горе мое, не столь острое, как у моего товарища, было все же велико. Зная давно старика траппера, я делил с ним опасности, а это сближает вернее, чем все красивые фразы и сердечные излияния. Сколько раз наблюдал я Рубби в тяжелых переделках и всегда убеждался, что, несмотря на свой необузданный характер, этот чудак, порвавший с жизнью цивилизованного общества и поставивший себя вне закона, добр и наивен, как малое дитя. Рубби всегда тянуло к темной и буйной компании. Он вел странные, опасные знакомства, книг не читал, ничьих поучений не слушал и жил первобытным умом и инстинктом. Только теперь я почувствовал, как дорог мне этот несуразный человек. Таких чудаков нельзя не любить, им многое прощаешь.

Но Гаррея с Рубби соединяли еще более крепкие узы. Неразлучные давнишние спутники, они вместе боролись с врагами и стихиями. Их связывала общность мыслей и привычек, и, несмотря на разницу в возрасте и расхождении во вкусах, трапперы были дружны, как братья.

Не удивительно, что молодой траппер с такой тоской глядел на роковую дымящуюся прерию.

Что мог я ему сказать? Всякие утешения прозвучали бы фальшиво. Сам я глубоко страдал и только сочувственным молчанием поддержал Гаррея.

Выждав немного, Гаррей с дрожью в голосе произнес:

— Пойдемте, капитан! Нам не пристало плакать, как старым индианкам!

Смахнув широкой ладонью слезы, Гаррей отвернулся и покраснел.

— Кончено! — продолжал он. — Разыщем кости друга и предадим их земле… Идемте, капитан!

Мы сели на коней и поехали по выгоревшей прерии. Бедные лошади, наступая на тлеющие головни, болезненно вздрагивали. Копыта их ворошили пепел, под которым тлел еще огонь.

Дым разъедал нам глаза, но мы упорно пробирались к месту исчезновения Рубби.

Вот оно! Издали мы приметили какую-то черную, обугленную массу. Подъехали ближе: предмет был крупнее человеческого трупа. Мы остановились в двух шагах перед тушей буйвола, подстреленного траппером. Буйвол лежал, припав на передние ноги и вздыбив хребет.

Злополучный охотник почти закончил свежевание туши. Надрезанная вдоль спинного хребта шкура была содрана с боков; обнаженное мясо на спине буйвола обуглилось, а половинки шкуры свисали до земли, закрывая брюхо.

Вокруг — ничего, похожего на останки Рубби. Когда дым немного рассеялся, мы внимательно осмотрели поверхность прерии.

Какой-то бугорок рядом с тушей привлек было наше внимание, но, нагнувшись с седла, мы обнаружили обгорелый желудок и кишки буйвола…

Линия огня удалялась. Пожар свирепствовал в глубине прерии.

Рубби не мог выскочить из огненного кольца, да ведь он и не пытался бежать: мы это сами видели.

В лучшем случае бедняга пробежал сотню шагов и задохнулся, настигнутый огненным валом.

Костяк Рубби, прокаленный высокой температурой степного пожара, должно быть, обызвествился и рассыпался в порошок. Оставалось этому верить: ничего другого мы придумать не могли.

Мы покачивались в седлах, и на душе у нас было смутно и странно. Дым поредел, и можно было свободно разглядеть прерию.

Этот вид мексиканских степей свободен от дернового покрова; длинные сухие стебли воспламеняются и без остатка перегорают, подобно льну. Таким образом, на пожарище нечему больше дымиться; все вспыхивает разом и так же быстро успокаивается. Кругом было мертвое сожженное поле… Ничего, похожего на обугленное тело Рубби…

— Наш бедный Рубби, — вздохнул Гаррей, — смешался с пеплом проклятых трав. От него не осталось и щепотки, чтобы набить трубку.

— Врете вы! — раздался голос, заставивший вздрогнуть лошадей. — Врете вы, олухи! — повторил тот же голос, исходивший как будто из-под земли. — От старого Рубби осталось еще достаточно, чтобы наполнить утробу этого буйвола. Мне тесно в буйволовом чреве. Уф-ф! Уф-ф! Задыхаюсь! Дай руку, Билли. Помоги мне выбраться из этой библейской могилы.

К несказанному нашему удивлению, буйволиная шкура, свисавшая тяжелым пологом, зашевелилась, приподнятая невидимой рукой, и мы увидели физиономию, которую немыслимо спутать с другой.

Внезапное появление Рубби было так нелепо и трагедия так бурно разрешилась фарсом, что мы с Гарреем расхохотались, как безумные.

Молодой траппер чуть не свалился с седла. Наши лошади, ошеломленные его шумной веселостью и дикими восклицаниями, били копытами землю и фыркали, точно перед нападением краснокожих.

Вначале Рубби отвечал нам тонкой понимающей улыбкой, но, раздраженный смешливостью Гаррея, прикусил губу. Видя, что припадок веселья затягивается, Рубби крикнул:

— Нечего ржать по-пустому! Протяни мне руку, дружище Билли, и помоги отсюда выбраться,