Лесистой равнины достигли к полудню. Это не был лес в точном смысле слова: группы деревьев, разбросанные островками, отделялись друг от друга большими лужайками.

Местность располагала к отдыху. Утомленный продолжительной скачкой, я мечтал о бивуаке в тени, но воды вокруг не оказалось, а без воды остановка не имела смысла.

Немного дальше нам встретился один из незначительных притоков Рио-Гранде.

Расчеты спутников оправдались, настроение наше поднялось, и мы продолжали путь, отказавшись от отдыха.

Сделав еще одну милю лесистой прерией, мы выбрались на открытое место. Эта луговина имела три мили в диаметре и резко отличалась от той, которую мы покинули утром. Охотники и ботаники называют такие прерии саваннами.

Перед нами была одна из таких прерий, но цветение закончилось. Чашечки раскрытых цветов увяли и осыпались, не порадовав человеческого глаза. Почерневшие, спаленные солнцем стебли…

Мы не стали пересекать эту прерию, но объехали ее и вскоре очутились на берегу большого ручья.

Весь переход был, в сущности, невелик, но спутники, считаясь с моими неокрепшими силами и опасаясь возврата лихорадки, предложили сделать привал. Хотя я чувствовал себя неплохо, но возражать не стал. Лошадей расседлали и привязали на берегу речонки.

В зеленой лощине, по которой бежал ручей, мы вбили колышки для привязи коней, а для ночлега избрали более удобное место на возвышенности. Здесь мы расположились под сенью большого дерева, на границе высокотравной прерии. К месту ночлега перенесли седла, плащи и сбрую и натаскали хворосту для костра.

Напились из ручья и свели на водопой коней. Хотя мы сильно проголодались, но ужин из копченой медвежатины нам не улыбался. К счастью, ручей изобиловал рыбой. В дорожном мешке у Гаррея были крючки и складная удочка, и он предложил нам поудить.

Мы уселись на берегу и стали ждать поклевки. Рубби скучал. Равнодушно следил он за поплавком, но по всему было видно, что уженье его не интересует.

— К черту рыбу! — вскричал он наконец. — Свежую оленину я предпочитаю всем рыбам Техаса. Попробую подстрелить для вас дичь.

С этими словами старый траппер вскинул на плечи карабин и своим журавлиным шагом направился вверх по ручью.

Нам не везло.

Рыба не клевала.

Послышались выстрелы: Рубби охотился в прерии, в полумиле от нашей стоянки. Голова его то появлялась, то исчезала в высокой траве; очевидно, он нагибался к убитой дичи, снимал с нее шкуру или разрезал мясо. Мы еще не знали, чем нас порадует Рубби: его заслоняли травы.

— Должно быть, олень, — заметил Гаррей. — Бизоны с некоторых пор ушли отсюда к югу. Правда, я убивал их на Рио-Гранде, но ближе к воде.

Не дойдя шагов двухсот до Рубби, мы вернулись к ручью удить. Нам и в голову не приходило, что Рубби нуждается в помощи. Если бы он испытывал затруднение, то подозвал бы товарищей. Подождем. Он должен вернуться с трофеем.

Мелководный ручей кишел серебрянками, и мы были взволнованы этим открытием. Страстно хотелось выудить несколько серебрянок на ужин: мы знали, что у них удивительно нежный вкус.

Вместо приманок мы насадили на крючки по кусочку золотых галунов от моего мундира, и нам удалось выловить несколько речных красавиц. Мы развеселились, как дети. Вдруг со стороны прерии послышалось какое-то странное потрескивание. Мы невольно оглянулись.

Страшная картина представилась нашим взорам. Лошади становились на дыбы и шарахались на привязи с пронзительным ржанием. Особенно дико ржала старая кобыла Рубби. Причина испуга лошадей была ясна: искру от нашего костра занесло ветром в иссохшие травы прерии!

Высокие травы пылали.

Пожар в прериях — жуткое зрелище, но мы боялись не за себя. Холмик, на котором мы расположились, был почти обнажен, и вряд ли пламя могло найти на нем пищу. Если, против ожидания, огонь поползет на холм, мы всегда сумеем спастись.

Пожары в прериях не слишком опасны, когда травы редки и не высоки. В таких случаях можно прорваться через линию огня, рискуя лишь подпалить себе волосы и наглотаться дыму. Другое дело — на равнине с пышным растительным покровом. Итак, за себя мы не боялись, но судьба Рубби внушала нам самые серьезные опасения.

Когда мы бросились на выстрел, Рубби стоял в полумиле, среди саванны. Читатель помнит, что на охоту он отправился пешком. Он не так глуп, чтобы искать спасения в другом конце прерии, имевшей три мили в ширину. Пламя могло настигнуть даже всадника: не только пешеходу, но и лошади трудно пробиться сквозь чащу высоких стеблей, окутанных вьюнками и ползучими растениями с цепкими корнями.

Вернувшись кратчайшей дорогой к нам, Рубби мог еще спастись, если огонь не отрежет ему пути. Все зависело от того, когда спохватился наш товарищ: горе ему, если, увлекшись свежеванием дичи, он не заметил, как разбушевался пожар!

Стебли, как и следовало ожидать, были отличным горючим материалом. Пламя, подгоняемое ветром, вырывалось из зарослей багровыми длинными языками: пожар вылизывал прерию. Багровые змейки обвились вокруг стеблей и пожирали их.

Предчувствуя ужасное, мы с Билли побежали к Рубби.

С перевала, в двухстах приблизительно метрах от стоянки, мы увидели, что пожар прошел довольно большое расстояние и подбирается к холму.

Не успели мы окинуть взглядом прерию, как скатерть огня с шипением и треском подползла нам под ноги, и багровая завеса пожара скрыла от нас даль.

Но и беглый взгляд сказал нам достаточно: мы поняли, что старому трапперу грозит верная смерть.

Рубби стоял еще там, где мы незадолго его видели, и даже не пытался бежать. Беднягу сковала растерянность: он не знал, что хуже: дожидаться гибели на месте или бежать ей навстречу?

Страшно было глядеть на старика в кольце пламени. Что проносилось в его мозгу? Вспоминал ли он свои жестокие подвиги или близких людей, который давно растерял? Еще минута — и багровая волна скроет от нас Рубби: он стоял по самые плечи в травах. Ни крика, ни движения. Только безумное отчаяние