Пошёл к черту, никогда его не прощу. Пусть «лядь» свою разглядывает. Задергиваю ширму и быстро натягиваю свитер.

Варя

Выдохнув, выхожу из-за ширмы. На мне свитер и короткая джинсовая юбка, на ногах туфли. Макар сразу же обращает внимание на мои ноги. И я реагирую на его взгляд, неловко скрещивая лодыжки. Нечего на меня так смотреть.

— А как ты потащишь все эти цветы домой, мама? — Прыгает Машка вокруг меня, обмотав розовое боа вокруг головы.

— Возьму такси, наверное. Девочки. — Присаживаюсь на корточки. — Мне нужно ответить на несколько вопросов дяде-журналисту. Вы можете возвращаться домой. Я очень-очень рада, что вы пришли на меня посмотреть.

Малышки хнычут.

— Мы подождём, — отрезает Макар.

Плюхнувшись на мой стул и закинув ногу на ногу, начинает листать журнал о театре, забытый кем-то из актеров.

Меня это удивляет, но я не спорю. Его дело. Выхожу из грим?рки. В коридоре сумрачно, свет погас. Длинную тёмную кишку между сценой и административной частью театра освещают лишь открытые двери гримерок, из каждой комнаты слышится хохот, звон бокалов шампанского и чужие голоса.

— Варька! — Прыгает вокруг меня статист Володя. — Поедешь праздновать? Мы собираемся в «Националь». Я угощаю.

Он меня кружит и, всучив бокал шампанского, заставляет выпить. А я не слушаю его, я думаю о своём. У Макара такие глаза… Он выпил столько моей крови, но от его близости внутри по-прежнему пожар. Его синие, такие яркие глаза… За этой ширмой они звали меня, они хотели. Я ведь знаю своего бывшего… Его глаза… Они как будто вели меня за собой. Ни с чем не сравнимое чувство.

— Нет, я не смогу, Вов. У меня дети. — Покачав головой, выпиваю шампанское до дна и отдаю улыбающемуся парню обратно пустой бокал.

Он становится грустным, а я, моргнув, отворачиваюсь и взглядом ищу кабинет Богомолова. Мне просто нужно дать интервью, взять свои цветы и позволить бывшему подвезти себя до дома. На этом всё. Это успех мне кружит голову, а не Макар. Конечно, это не может быть он. Этот козёл больше не способен влиять на меня так сильно. Только не после того, что я видела в лифте. Я же не бесхребетная гусеница в конце концов.

Вопросы журналиста оказываются до ужаса банальными, вся процедура занимает не больше двадцати минут и, сделав несколько фотографий, репортеры журнала «Бархатная маска» прощаются с нами.

Богомолов предлагает мне ещё один бокал шампанского и я, не в силах отказать работодателю, выпиваю залпом.

Голова светлеет, мне становится легче. Богомолов отвешивает мне ещё горсть комплиментов, кажется, он называет меня «подающей надежды», угощает конфетами. Но теперь, когда в голове хлопают пузырьки французского полусухого, я могу думать только о том, что должна быть гордой, сильной, независимой. И плевать мне на всех бывших мужей этой планеты вместе взятых.

В грим?рку я возвращаюсь решительным шагом. В зеркало на меня смотрит красивая молодая женщина. Мне действительно идет этот макияж, он не вычурно яркий, просто глаза сделали выразительными, добавили густоты ресницам, выровняли тон кожи. В общем, такой красивой я не видела себя очень и очень давно. А этот пусть и дальше таскается со своими лифтовыми «лядями». Просто общие дети, ничего больше.

Шампанское делает меня смелее и, мотнув волосами, я захожу в грим?рку. И пусть сердце стучит в ушах, а кожу немыслимо сильно покалывает. Это всё от успеха. Я не боюсь, я не сдамся без боя и вообще…

— Девочки, можно ехать, — собираю букеты в кучу, не забыв прихватить свою сумку.

На бывшего не смотрю. И даже думать не собираюсь о том, что он мог болтать тут с Элкой в мое отсутствие, к примеру, назначать ей свидания.

Макар встает.

— После интервью ещё личная аудиенция у режиссера была?

Бывший муж отбирает у меня половину букетов и без спроса вытягивает из ладони ключи, которыми ловко запирает дверь.

— Не поняла? — Поворачиваюсь к нему и забираю ключи обратно, при этом задыхаюсь, встретившись взглядом с синими глазами.

Девочки убегают вперед, а у меня на высоких каблуках так же быстро идти не получается.

— Журналисты уже давно прошли мимо нас, Варвара. Дверь в грим?рку открыта, всё прекрасно видно, — хрипит Макар мне в спину.

— И что? Да, мы с Игорем Игоревичем немного поболтали.

— Обнимаясь при этом?

— И целуясь взасос и с языком, а что, нельзя было? — Снова оборачиваюсь и, не заметив кабель на полу, спотыкаюсь, едва не улетев носом вперед.

— Тише. — Подхватывает меня Макар под локоть. — Убь?шься.

Выдергиваю руку из его захвата, иду дальше, правда теперь смотрю, куда наступаю.

Уже на улице мы все вместе спускаемся с высокого пафосного мраморного крыльца главного входа в театр. Прошёл дождь, скользко, и из-за букетов мне не видно, куда наступать, а ещё у меня неустойчивые каблуки.

— Девочки, не надо бежать, аккуратнее, держитесь за перила, — кричу я дочкам.

Макар делает два шага вниз, потом оборачивается и, прищурившись, возвращается обратно. Сгребает свои и мои цветы в одну кучу, у него они утрамбовываются довольно компактно и, не спрашивая моего разрешения, берёт за руку, помогая спуститься. Первая реакция вытянуть пальцы рук из его цепкой мужской ладони, но мне мог точно так же помочь любой другой человек. Это же ничего не значит. И он мог так же помочь любой другой женщине.

Только вот не от любых прикосновений у меня так трепетно замирает сердце.

— А почему я сзади?! — возмущается Машка, дергая ручку двери и обнаруживая свой бустер рядом с креслом Даши.

— А у меня встречный вопрос — почему я спереди? — Обрачиваюсь к бывшему, непроизвольно облизывая вмиг пересохшие губы.

Да что с моим чертовым сердцем? Почему, когда я смотрю на всю эту картину: как мы вчетвером уезжаем после спектакля, как радуются девочки, как Макар несёт цветы, подаренные мне поклонниками, оно бьется, словно сумасшедшее?

— Вы так поедете, потому что папа так решил, — отвечает Макар своим хрипловатым голосом и, не обращая ни на кого из нас внимания, открывает багажник, ссыпая все мои цветы внутрь.

Машка послушно забирается на свое место, прист?гивает себя и помогает сестре. Макар садится за руль. А мне ничего не остается, как сесть на переднее пассажирское сиденье рядом с ним.

Я тоже пристегиваюсь, а он заводит мотор и без зазрения совести смотрит на мои бедра, обтянутые тугой юбкой.

Наши дочки щебечут на заднем сиденье, не переставая болтать, а мы едем молча, иногда как подростки переглядываемся. Легче было, когда мы ругались, а при таком раскладе я вообще не понимаю, как себя вести. Что это за непонятная помощь? Ну его к черту! Не собираюсь даже задумываться над тем, что творится у него в голове и что это за снисходительные знаки внимания в мою сторону.