— Ах-х… — вздохнула Надира, увидев меня в новой одежде.

Она быстро потушила в глазах зависть, но я успела ее поймать и обрадовалась. Пусть мне завидуют все.

Надира была хорошей. Она меня всегда жалела, когда у меня не было новых вещей. Зачем она мне завидует? Я молодая, моя жизнь еще впереди, думала я, а ее жизнь уже прошла — ей двадцать семь. Когда мне будет двадцать семь, я буду жить в большом богатом доме и не буду так пахать, как она.

— Иди-иди, ко мне повернись, — сказала она.

Я встала с кровати и повернулась к ней лицом.

— Откуда у тебя это? — спросила она.

— Тетя Зухра привезла.

— Нцой, — цокала она, как будто стонала. — Нцой, как же красиво. Наверное, дорого стоит?

— Не знаю, там не было написано.

— Бывает же красота, да? — Надира щупала блузку и пиджак. — А юбка, юбка! Нцой, такое кружево снизу. Это же качество, да? Фирма, наверное? Ты смотрела этикетку, что там написано?

— Там что-то по-иностранному написано. Я не понимаю.

— Нцой, будешь учиться, все поймешь. Этикетки тоже будешь переводить.

— Буду, — сказала я.

— Иди-иди, встань возле зеркала, — позвала она. — Дай я посмотрю хорошенько.

Мы встали возле зеркала. У Надиры торчал живот. Он после вторых родов вообще не проходил. Надира опустила руки по бокам, я посмотрела в зеркало на них. Почему так, думала я, почему когда я видела ее каждый день, то не замечала, что у нее стали такие большие потрескавшиеся руки? А когда посмотрела на них в зеркало, то заметила. Глазами мы не видим, а в стекле видим. Бывает же… Интересно, пришло мне в голову, если я на бабушку посмотрю в зеркале, она совсем будет страшной?

Надира приблизила лицо к зеркалу. У нее от глаз отходили морщины пучками. На носу сидело большое коричневое пятно. Раньше не было, а когда она Асланчика родила, появилось и не проходило. Когда роды пришли, мы как раз стирали шерсть из матрасов — распороли их, вытащили шерсть, положили ее на бетонный пол, полили водой с порошком и стали мять ногами.

— Ал-лах. — Надира схватилась за живот и села в мокрую шерсть.

— Что? — спросила бабушка. — В роддом надо ехать?

— Подожди, подожди… — Надира встала и прислонилась спиной к стене дома. — Подожди, подожди, говорю…

Она шумно вздохнула и снова стала мять ногами шерсть.

— Иди отдыхай. Не надо, — сказала бабушка.

— Не хочу. Буду сейчас лежать, думать о боли. Давай-давай, будем стирать. Ничего, ничего. Работать надо.

За час мы постирали всю шерсть из матрасов. Надира несколько раз охала, хваталась за живот и прислонялась к стене.

— Иди, да, теперь хоть отдохни, — сказала бабушка, когда мы положили шерсть сушиться на солнце.

— Не пойду, да, — ответила Надира. — Там еще в саду сено надо собрать, а то разбросали…

Она вынесла из сарая вилы и побежала в сад. Там бараны разбросали сено, и Надира стала складывать его в один большой стог. Когда стог стал большим, и она уже не могла дотянуться до него, она залезла на него, а я стала бросать ей сено вверх. Мы собрали с земли все до последней соломинки. Надира накрыла стог старой клеенкой, за которой мы раньше пили чай.

Она спрыгнула со стога и побежала в дом.

— Подожди, подожди… — говорила она, хотя ее никто не останавливал.

Она принесла из сарая мешок муки и сито. Села на пол, постелила перед собой клеенку, стала доставать из мешка муку, просеивать. Горка из-под сита росла, я смотрела на нее и представляла настоящей белой горой. Такой в нашем селе нет. Такой нигде нет. Все горы — коричневые. Мука от сита поднималась облаками и садилась на лицо и волосы Надиры, выглядывающие из-под платка.

— Подожди, подожди… — говорила она.

— Вай, ты что, хочешь за один день всю работу сделать? — спрашивала бабушка.

Она подошла к Надире.

— Иди, тебе говорю, отдыхай! Слышишь ты меня, а? — Бабушка наклонилась к ней.

— Подожди, подожди! — крикнула Надира.

— Совсем с ума тронулась, — сказала бабушка и отошла.

— Подожди, подожди…

Надира собрала всю просеянную муку в другой мешок, завязала его.

— Уй! — крикнула она, когда подняла его.

— Не трогай, да! Я сама! — подлетела к ней бабушка, схватила мешок и, согнувшись почти до пола, закинула его себе на спину. — Сама отнесу!

Бабушка понесла мешок в сарай.

Надира схватила таз с мукой и налила в него воду из кувшина, насыпала соль. Начала месить. Она налила мало воды, и мука не собиралась в тесто.

— Еще воды добавь, — сказала я.

— Подожди, подожди…

Надира укусила губу и и продолжала мять тесто. Постепенно у нее стало получаться. Я потрогала его пальцем.

— Ой, какое твердое, как каменное! Столько силы надо будет, чтобы его раскатать.

— Подожди, подожди…

— Аллах, ты что снова делаешь? — вернулась бабушка.

— Хинкал делаю. Не видно, что ли? — ответила Надира.

— Иди лежи, кому говорю!

— Подожди, подожди…

Надира положила на колени деревянный круг. На него — кусок теста. Я бы ни за что такое не раскатала. Она взяла скалку и стала водить по тесту. Иногда она прислонялась к стене и шумно дышала. Так она напоминала мне мать — раскатывая тесто в тот день, когда дядя вернулся из армии, она так же прислонялась к стене и закидывала голову. Только когда она дышала, ее не было слышно. У Надиры из губы пошла кровь.

— Вай, Надира, мукой хоть тесто посыпь, так легче будет раскатывать, — сказала я.

— Мм, — Надира давила на скалку и откидывалась. — Мм, — давила и откидывалась.

Какие у нее сильные руки.

— Честное слово, с ума она тронулась… — сказала бабушка. — Иди за Салихой, скажи, Надира рожает, — приказала она мне.

— Подожди, подожди… Сейчас поедим, потом рожу. Не ходи пока, не надо…

Ножом она нарезала ровный круг теста на мелкие квадратики, собрала их и бросила в кипящую кастрюлю. Через пять минут вытащила их на дуршлаг, откинула и вывалила на большое блюдо, бросила сверху кусок масла. Постелила клеенку на пол. Очень быстро двигалась. Мы все сели за клеенку. И только я потянулась вилкой за хинкалом, как Надира закричала на весь дом.

— Уй-й! Уй! Мамочки! Уй-ю-ю-юй!

— Беги за Салихой, кому сказала! — крикнула бабушка.

Она подхватила Надиру под руку и повела наверх. Надира не отрывала ладонь от живота, как будто если она ее снимет, то уронит ребенка.

Я побежала к Салихе. Застучала в их железные ворота. Из нашего дома не доносилось ни звука. Я открыла ворота и вошла во двор.