– Ух! Вот так бы на паспорт сфотографироваться! Правда, выглядишь ты, парень, точно зомби. – Я оскалился и прошелся языком по зубам.

Немного воды и фен вернули мне человеческий облик. Одевшись, я закрыл дверь в спальню, оставил собаке воду и еду, расстелил в прихожей газету и вышел из квартиры. Холод тут же ударил по щекам, словно пытаясь разбудить меня и хоть немного встряхнуть. Голова кружилась и почти взрывалась от пульсации, но свежий воздух все-таки спасал от сильной тошноты. Взяв себя в руки и стараясь не обращать внимания на непогоду, я поплелся к остановке.

8:07

Здесь меня уже ждали хмурые лица и обрюзгшие тела в безликих одеяниях. Газетный киоск и мокрые скамейки. Грязные автобусы и нетерпеливые водители. Все, как всегда, вот только не было бездомного.

Мужчина из шестидесятых. До вчерашнего дня я не обращал на него внимания. Казалось, он был здесь всегда. Но сегодня я задумчиво оглядывал остановку в надежде увидеть его – и не находил знакомые черты среди окружавших меня людей.

8:56

Я в офисе.

Привычно-безразличное приветствие коллег. Просиженное, дешевое офисное кресло и надоевший компьютер. Все – как всегда.

12:50

Обед.

Этажом ниже – отличная столовая. На дверях, конечно, написано «кафе-бар», но с чего они так решили – непонятно. Берешь поднос, встаешь в очередь – и вперед за едой! Все приборы – за столбом у кассы, а поев, «убери за собой». Вот тебе и «кафе-бар». Но, надо признать, готовят здесь вкусно, хотя и без изысков. Порой кажется, будто наелся домашней стряпни: голубцы с мясом, рис с бараниной, омлет с беконом, жареная печень… Быстро и недорого!

16:00

Ничего интересного.

Каждый сотрудник был, как всегда, на своей волне, пересекаясь с другими лишь на время перерыва на чай или кофе. В остальные же часы было полное ощущение, что ты присел с компьютером на ступеньки уличной лестницы возле какого-нибудь универмага и занимаешься своим делом, не отвлекаясь на прохожих. В такие минуты трудно согласиться с тем, что человек – социально-организованное существо. Хотя, пожалуй, наше основное отличие от других стадных в том, что мы и посреди себе подобных умеем быть вне общества.

18:00

Ужасное состояние.

Наступил вечер – и тело словно расклеилось на куски, иначе и не скажешь. К головной боли и кашлю присоединились кости. Колени, локти, скулы, поясница – все ломило и ныло с нарастающей силой! Я потрогал лоб; он был, как мне показалось, горячим. Тонкий слой испарины, выступившей в складках над бровями, остался на ладонях. Маслянистый пот не высыхал, несмотря на ветерок от веера, наспех сделанного мной из какой-то картонки.

«Надо уходить. Пора домой, – зависла мысль. – Пошли все в задницу! Пора домой».

18:20

Начхав на мнение коллег, я вышел из офиса и, кутаясь в плащ от промозглого ветра, побрел на остановку. Почему-то, возможно из-за давления, закладывало уши.

Я слышал глухие удары каблуков и собственное дыхание. Словно вокруг ничего не происходило, словно улица была пуста. Я понимал, что попросту зациклен на своем состоянии, как и большинство больных.

18:28

Я на остановке в ожидании автобуса, следующего прямиком к моему дому. Ну, почти к нему.

«Надо же, сегодня так рано ушел с работы – и никто слова не сказал. Видимо, информация о моем повышении все-таки просочилась. Ну и пусть осторожничают. Замолчали и присели на свои места».

19:15

Вот я и дома.

Уже и не вспомню, когда в последний раз возвращался домой в будни до восьми часов вечера. Единственным желанием было поскорее принять горизонтальное положение, закрыть глаза и оказаться в тишине.

Ступни отекли, вены вздулись, снимать обувь было тяжело. Носки словно срослись с ногами и нехотя отлипали от них, оставляя на покрасневших пальцах мелкий рисунок, отпечатавшийся на коже, словно через трафарет.

– Долбаная синтетика, – соединяя два снятых носка в один, пробубнил я. – Кожа – словно в целлофане!

От высокой температуры немного загрузилось сердце; поднимаясь по лестнице и освобождаясь от носков, я запыхался. Сев на корточки прямо в коридоре, я вслушался в сердцебиение: тахикардия была налицо.

– Надо же! – Пес тут же подбежал ко мне. – Каких-то пять лет назад знать не знал, что такое одышка. А теперь на тебе! И колени, и поясница, и, вот еще новости, вздохнуть не могу… – Пес лишь вилял хвостом в ответ. – Подожди, парень, – продолжал я, сидя на грязном половичке. – Сейчас доползу-таки до дивана!.. Как день прошел? Ел, пил, ждал? – Собака стояла, прикрыв глаза и наслаждаясь поглаживанием по холке. – Хм, вот оно, мгновение искренности! – Мое лицо расплылось в улыбке, а Пес в знак согласия лизнул мне руку.

20:40

Мне плохо.

Состояние стало заметно ухудшаться. Перерыв всю аптечку, нашел там какие-то средства от простуды. Я не был уверен, что это поможет, потому что не понимал, от чего себя лечить.

«Простыл ли я? Или все-таки получил сотрясение? А может, и то и другое? В любом случае, антибиотики не будут лишними».

Поймал себя на мысли, что давно не болел: баночки и упаковки с медикаментами покрылись толстым слоем пыли. Возможно, многие из них уже просрочены, но что с того?

Выпив непонятно что, развалился на диване и уткнулся в телевизор, не вникая в информационный поток, исходящий из чертова ящика.

– Господи, что за гадкое состояние? Меня били не только в нос? Ты это видел? У меня ощущение, что лупили по всему телу ногами!

Пес приподнял голову, пристально поглядел на меня, потом снова опустил морду на передние лапы и закрыл глаза.

22:54

Я проснулся.

Так сладко задремал на теплом диване, что и не заметил, как провалился в небытие. Лениво приподнявшись на локте, взглянул на часы над телевизором. Голова гудела, словно столярная мастерская, и в этом шуме угадывались как свист, так и голоса, разлетающиеся гулким эхом.

«Надо идти в кровать, а то перебьешь сон и будешь потом мучиться всю ночь».

Я медленно поднялся и ухватился за голову.

«Сейчас взорвется. Невозможно это терпеть».

То, что я чувствовал вчера, было лишь легким намеком, по сравнению с сегодняшней надвигающейся бурей

.

23:00

Холодная кровать не добавила в мое состояние комфорта. Съежившись под одеялом, я терпеливо ждал, когда оно прогреется.

В минуты, когда ты болен, одиночество чувствуется острее. И тогда, когда ты нуждаешься в простом прикосновении и убаюкивающем нежном слове, когда безразличие вокруг даже не задевает, пролетая сквозь пустоту, которая образовалась у тебя внутри, когда тебе не нужно ничего, кроме того, чтобы быть нужным кому-нибудь, – именно тогда одиночество бьет в самую «десятку». В самый центр твоего сердца. И ты начинаешь плакать. Слезы льются сами собой, вырываясь наружу в надежде помочь тебе хотя бы тем, чтобы убаюкать.