Вооруженное восстание животных - Александр Тюрин

Еда — друг, нееда — враг

Из постановления Совета животных и растительных депутатов

Намедни я купил компьютер «Секстиум-600»: «мозги» у него на гигабайт, на диск вся Публичная библиотека влезет, внутри прибамбасов всяких до хрена и больше.

Выложился я на это дело полностью, три месяца не пил не курил — все грошики в копилочку, еще и продал стереоскопический телек.

Ради чего я так старался? Не программист же какой-нибудь, не хаккер. И от от игрулек не торчу, как некоторые. Но одна отпадная игра меня покорила. «Доктор Хантер» называется. Она позволяет стать настоящим охотником, не губя ни одной живой души. В самом деле, стрелять я люблю, и попадать в цель люблю. А вот убивать нет.

Познакомились мы год назад. Это оказалась последняя нормальная осень в моей жизни. И это была замечательная осень со здоровым ядреным воздухом и уважаемым мужиком — все в духе поэта-охотника по фамилии Некрасов.

Мой новый знакомый охотником был азартным, да и поэтом наверное тоже. Звали его Гиреев Филипп Михайлович. Был он главой государства в государстве, если точнее — президентом концерна «Жизненная сила». Главным акционером, председателем правления, генеральным директором, ну и так далее. Далее имелось у Филиппа Михайловича членство в трех либеральных и двух коммунистических партиях, депутатство в парламентах сразу трех сопредельных государств. Мысли Гиреева о настоящем и будущем выражали как телекомпания «Поганкино», так и «Ничья газета». (Все названия я, конечно, изменил, чтобы не разглашать коммерческую тайну.) Еще его украшали благородная седина на висках, очки в тонкой оправе, аккуратно подстриженная бородка. Очень положительная наружность.

В общем, был Филипп Михайлович весомый человек, а в частности, тонкий любитель охоты. Тонкий, но своеобразный, дед Мазай наоборот. Гонять зайца, поджидать в засаде кабана, травить лиса, поднимать важную птицу — это не его стихия. Филиппа Михайловича интересовали совсем другие вещи. Он просил — а кто откажет такому уважаемому человеку — чтобы в те кормушки, куда сыплется жрачка-подкормка для животных, егерь добавлял его порошка. Если точнее транквилизатора.

От гиреевского порошка зверь становился мечтательным, полудремлющим. Зверь, например кабан, подпускал генерального директора на десять шагов и просыпался уже от первой пули. Но спектакль был еще впереди. Филипп Михайлович никогда не стрелял в башку. Начинал он с ноги, бока или загривка, ну и развивал тему помаленьку.

Наверное, Гиреев таким образом удовлетворял потребность убить, но не сразу. А потом съесть.

Филипп Михайлович любил животных, особенно тех, у кого вкус получше.

И вообще он умел получать от жизни все виды и разновидности удовольствий. На это способны только те, у кого было тяжелое детство — ежедневный понос, порка и полное отсутствие леденцов.

Конечно же, ничтожно малой была вероятность нашей встречи. Но кое-кто наверху, или может внизу, порой плюет на вероятности, если так нужно для сценария.

Я то как попал в общество зверей и охотников? Колька Брундасов, мой одноклассник, с которым я когда-то мух из рогаток лупил, закончил зоотехникум. Потом он таскался по разным зверосовхозам, ну и, наконец, заделался егерем в одном охотничьем заказнике — двести камэ от Питера в сторону Кингисеппа.

Встретились мы как-то с Брундасовым на Балтийском вокзале, попили пивка без всяких там новомодных пенообразователей, оставили желтые пис-письмена на заборе. Ну и пригласил меня Колян к себе на каникулы.

Я жил в сарайчике, а Гиреев занимал двухэтажный обсаженный цветами коттедж. Иногда я так уставал от отдыха, что помогал Кольке по хозяйству в знак признательности за приют.

И по ходу дела ошивался неподалеку от Филиппа Михайловича.

Телохранитель гиреевский чуть было меня не попер в шею, но хозяин милостиво махнул рукой — пусть-де остается, лишняя человеческая морда в этой лесной глуши не повредит.

Колян в классическом стиле стелился перед солидным господином, скалился шуткам, подносил-уносил — за что я его, конечно, не виню. Да и мне помаленьку приходилось.

Но главное мое назначение оказалось в другом.

На отдыхе кроме развлекательной стрельбы, приятной баньки, шашлычков, грибочков Филипп Михайлович уважал кое-что еще. А именно монологи. Свои, конечно. Мы с Колей представляли из себя необходимую в таких случаях аудиторию.

Вечерком поваляется Филипп Михайлович с какой-нибудь длинноногой представительницей кабаре у себя в спальне, а потом в шлафроке спускается в гостиную. Без девушки. В гостиной мы уж наготове, причесанные и умытые.

И рассуждает он на разные темы среди мореного дуба, подергивая щипчиками красноглазые угольки в камине.

Передо мной и егерем Колькой оживало детство Гиреева, проведенное с больным животиком на горшке, юность Гиреева, потраченная, как он считал, к хрену собачьему на БАМе, его молодость, когда подбирал он клавиши к людям в сфере оптовой торговли, и рыночная зрелость, в которой научился использовать ближних и дальних, как воздух и воду.

После десятой рюмки скотча (хаф-на-хаф с содовой) Филипп Михайлович окончательно светлел ликом и рассказывал о тайне власти. Не только своей, а власти вообще, от Цезаря до наших дней.

И получалось, верь не верь, что никакой власти в помине нет. А есть эволюция.

И кто на самом деле царь природы, кто выиграл от эволюции? Лев или орел? Фига с два. Лев еле ноги тянет, орел общипанный лежит. Выиграл глист, печеночный сосальщик, бычий цепень — слепой безрукий и безногий паразит, который однако неистребим.

Мы — люди, тигры, львы и прочие гордые создания — ищем жрачку, партнершу, квартиру, бьемся за них, бегаем, лазаем, стреляем, а червь — он там, внутри нас, он спокойненько сосет. Сосет, пользуясь нашими трудами, и размножается.

Получалось, по Гирееву, что венец творения — именно этот самый паразит, а не Эйнштейн и Нильс Бор. Именно червяк-паразит властвует над нами, а не наоборот. И любой крупный бизнесмен лишь старательно подражает ленточному червю.

Где-то после четырнадцатой рюмки важная персона, однако, мрачнела, разоблачалась до трусов, затем выдавал тайну тайн. Знает он, что на свете скоро появится сверхпаразит, который не не только нашу пищу отсасывать будет, но и многое другое. И он боится, что этот сверхпаразит выбьется из-под всякого контроля и ОВЛАДЕЕТ ВСЕЙ ЗЕМЛЕЙ.

Понемногу затухало бормотание; лицо, превратившееся в морду, растекалось по ковру. Важного человека, дошедшего до момента истины, Коля и телохранитель споласкивали водой и, обтерев насухо, несли в койку. Там уже артистка кабаре следила всю ночь, чтобы генеральный директор не захлебнулся собственной блевотиной.