Ему вспомнились вдруг монахини из приходской школы,награждавшие мальчишек шлепками, их цепкие пальцы хватавшие его за руку, чтобывтолкнуть в общий ряд, бездумная злоба и мелочная жестокость этих женщин.Разумеется, убеждал он себя, их нельзя сравнивать: Джудит – хорошая изаботливая женщина. Но в нынешней ситуации Майкл чувствовал себя столь жебеспомощным, как и тогда, когда монахини – эти чудовища в черных одеждах –наводили порядок в школьных коридорах. Он словно вновь слышал стук их грубых,мужского фасона башмаков по натертому полу.

Джудит уехала, когда Майкл был на работе. Через неделю изБостона пришел счет за медицинские услуги. Майкл отправил чек по указанномуадресу. Больше они с Джудит не виделись.

После ее ухода Майкл долго оставался в одиночестве.Случайные связи никогда не доставляли ему особого удовольствия, но теперь сюдапримешивался еще и страх. А потому Майкл очень редко позволял себе сексуальныеудовольствия и стал крайне осмотрителен, не желая вновь пережить трагедиюпотери ребенка.

Он никак не мог забыть мертвого малыша, то есть, если бытьточным, утробный плод. Не то чтобы он постоянно думал о так и не появившемся насвет ребенке (Майкл про себя называл его Малютка Крис, но другим незачем былознать об этом). Дело было в другом: нерожденные младенцы стали вдруг мерещитьсяему в фильмах, которые он смотрел, и даже в газетных кинорекламах.

Кино по-прежнему играло значительную роль в жизни Майкла,оставаясь главным и постоянным источником знаний. В полутемном кинозале он какбудто впадал в транс и неизменно ощущал некую внутреннюю связь междупроисходящим на экране и его собственными мечтами, его подсознанием, егонепрекращающимися попытками понять окружающий мир.

И вот теперь Майкл обратил внимание на одну странность, незамеченную, похоже, остальными: на поразительное сходство кинематографическихчудовищ с утробными младенцами, которых ежедневно лишают жизни в клиникахстраны.

Взять, например, «Чужого» Ридли Скотта. Там маленькоечудовище рождается прямо из груди мужчины. Визгливый эмбрион начинает пожиратьлюдей, быстро растет и тем не менее сохраняет свой необычный облик.

Или другой фильм – «Голова-ластик», где у обреченной намучения пары рождается похожий на призрак недоношенный младенец, который кричитне переставая.

Майкл вдруг обнаружил, что в кинотеатрах полным-полнофильмов ужасов, где действуют эмбрионы: «Родственники», «Упыри», «Левиафан»… Аэти жуткие извивающиеся клонированные существа, вылезающие из чрева в фильме«Вторжение похитителей тел». Решив как-то еще раз посмотреть этот фильм вкинотеатре на Кастро-стрит, Майкл просто не смог вынести кошмарную сцену ивышел из зала.

Одному Богу известно, сколько таких диких фильмов наводняютэкраны Америки. Взять хотя бы новую экранную версию «Мухи». Разве там главныйгерой не приобретает в конце концов облик эмбриона? А «Муха-П» с ее сценамирождения и перерождения? Нескончаемая тема. Майкл вспомнил еще один фильм:«Тыквоголовый». Там огромный мстительный демон с Аппалачских гор вырастал изтрупа утробного плода прямо на глазах у зрителей. Голова у этого демона так иосталась непропорционально большой, как у зародыша.

В чем же смысл всего этого? Едва ли он состоит в чувствевины за содеянное – ведь мы считаем морально справедливым контролироватьрождаемость. Скорее это отражение наших ночных кошмаров – плач о невинныхмладенцах, ставших достоянием вечности, так и не успев родиться. А может, этострах перед самими младенцами, которые хотят предъявить на нас – жаждущихсвободы вечных подростков – свои права и сделать нас родителями? Дети ада!..При мысли об этом Майкл против воли горько рассмеялся.

Он продолжал вспоминать фильмы… «Нечто» Джона Карпентера.Как ужасны там вопящие головы недоношенных младенцев! А ставший уже классикой«Ребенок Розмари»! А глупый фильм «Живой», где маленькое чудовище,проголодавшись, убивает разносчика молока… Жуткие образы мертвых младенцевпостоянно преследовали Майкла, они возникали везде, куда бы он ни обратилвзгляд.

Майкл никак не мог избавиться от мрачных дум – точно так же,как когда-то в детстве после просмотра какого-нибудь черно-белого фильма ужасовего не оставляли мысли о роскошных особняках и элегантных персонажах…

Обсуждать подобные идеи с друзьями было бесполезно. Онисчитали, что Джудит права, и не желали вникать в суть его доводов. «Фильмыужасов – это наши тревожные сны, – думал Майкл. – Сейчас мы озабоченыпроблемой рождаемости: она падает, она оборачивается против нас». МысленноМайкл вернулся в обшарпанную киношку своего детства – «Счастливый час». Он как быснова смотрел «Невесту Франкенштейна». До какой же степени в те годы людибоялись науки, а еще раньше, когда Мэри Шелли записывала свои вдохновенныевидения, ученость пугала их еще сильнее.

Нет, едва ли ему удастся прийти к какому-либо заключению. Побольшому счету он так и не стал ни историком, ни социологом. Его профессия –подрядчик. Лучше перебирать дубовый паркет, отдраивать медные краны и не лезтьв другие сферы.

К тому же Майкл вовсе не питал ненависти к женщинам. Неиспытывал он и страха перед ними. Они просто люди и иногда бывают лучше мужчин,мягче, добрее. Майкл почти всегда предпочитал женское общество мужскому. И егоне удивляло, что женщины понимали его лучше, нежели мужчины, – история сДжудит в данном случае исключение.

Звонок Элизабет и ее искреннее желание возродить прежниеотношения заставили Майкла вновь почувствовать себя счастливым, и он немедленновылетел в Нью-Йорк. Проведенный вместе уик-энд был поистине божественным, еслине брать в расчет предпринятые Майклом чрезвычайные меры предосторожности,вызванные его паническим страхом перед зачатием. Они оба сознавали, что еще невсе потеряно и что прежние чувства не умерли. От возвращения былого счастья ихотделял один шаг… Но Элизабет не хотела покидать Восточное побережье, а Майклне видел для себя никаких перспектив на Манхэттене. Что ж, они будутперезваниваться и писать друг другу. А там… время покажет…

Однако годы шли, и Майкл постепенно стал терять веру в то,что любовь, о которой он мечтал, когда-нибудь придет.

Но ведь он жил в мире, где многие взрослые люди так и неиспытали чувство любви. У них было все: друзья, свобода, свой стиль, богатство,карьера – но только не любовь. Такова, как считалось, особенность современнойжизни, а значит, это касалось и его. И постепенно Майкл привык принимать этуособенность как само собой разумеющуюся.