Геннадий поднялся по ступенькам за чугунным львом с кольцомв пасти.

Освещенная луной площадь была пуста, только в центре еевысилась позеленевшая бронзовая фигура в треуголке. Поблескивали под лунойнемые окна старинных домов, двери амбаров и магазинов были закрыты. Геннадийбыстрым, но спокойным шагом пересек площадь, скрылся в тени длинной колоннады.Здесь он снял рубашку и выжал ее. Он взялся было уже за штаны, когда услышалзвон гитары и молодые голоса. На площадь из таинственного мрака боковой улочкивышли три парня и две девушки. Красивые, ладные фигуры, ленивая походка —типичные эмпирейцы, беспечные, как птицы.

«Почему бы мне не пойти прямо к ним и не спросить, гдерезиденция президента Джечкина? — подумал Геннадий. — Этих людей нечегобояться…»

Под сосной Монтезумы

Танцевали две пумы,

Танцевали, сплетясь,

Танцевали две пумы

Под сосной Монтезумы

И танцуют сейчас

— напевал гитарист.

— Эй, прекратить пение! — послышался грубый голос,и на площадь вышли четверо квадратных парнюг с карабинами.

— С каких это пор в Оук-порту нельзя петь? —крикнул гитарист.

— Марш по домам! — рявкнул квадратный.

— Катитесь, кроты, в свои ямы! ~ захохотали эмпирейцы.Геннадий пробежал под колонной и нырнул в узкую улочку, из которой только чтовышли «кроты». Некоторое время он еще слышал шум перебранки, потом все затихло.

Больше часу Геннадий наугад петлял по извилистым улочкам,поднимался по мраморным лестницам, прятался за скульптурами. Иногда он виделкостры, возле которых сутулились мрачные типы. Замечал на стенах желтыелисточки со зловещими угрозами.

И несмотря на тревожное опасное положение, Геннадий с егоотзывчивой и впечатлительной натурой не мог не поддаться очарованию ночногоОук-порта. Таинственная игра его теней на мраморных плитах и барельефах, навитражах и мозаиках, сверкающие под луной бритвенно-острые коньки крыш,движение и тихая разноголосица его листвы, все звуки ночи, то глухие, тонеожиданно звонкие, надолго, может быть на всю жизнь, пленили мальчика.

На одном из старых домов возле подъезда со скрипящей наслабых петлях, разболтанной дверью Геннадий вдруг увидел мемориальную доску сполустертым золотым тиснением:

«В этом доме часто останавливались русский писательАлександр Грин (по пути из Зурбагана в Гель-Гью), английский писатель ДжонатанСвифт (из Лилипутии в Лапуту), французский писатель Жюль Верн (из пушки наЛуну)».

Едва он успел прочесть эту поразившую его надпись, как дверьрезко распахнулась, и на пороге дома появился высокий худой незнакомец встаромодной крылатке песочного цвета и в широкополой шляпе.

— Вы ищете друзей? — спросил незнакомец Геннадия,как бы не разжимая губ и мягко улыбаясь глазами.

Мальчик молча кивнул.

— Пойдемте со мной, — сказал незнакомец и двинулсявдоль витой чугунной решетки, за которой тренькал фонтанчик.

Шаги незнакомца были легки, трость мерно постукивала помостовой. У него был вид спокойного, чуть грустного, но и не лишенного юморачеловека, который никогда никуда не спешит, но никогда никуда, не опаздывает.Клетчатый портплед в левой руке не тяготил его, и одежда была удобна, ловка,хоть и небогата.

Возле круглой афишной тумбы он остановился. Бриз, вылетевшийиз-за угла, взметнул его длинные седые волосы.

— Поворачивайте за угол. Сюда! — Он показал палкой. —Пройдите спокойно и не таясь три дома. Там вас встретят.

— А вы? — тихо спросил Геннадий. Ему почему-тоочень не хотелось расставаться с этим любезным незнакомцем.

— К сожалению, дружище, у меня свои дела, —улыбнулся тот, показав длинные зубы, приподнял шляпу и пошел по крутой улочкевниз, к морю, в прозрачную, словно пронизанную серебряной сетью темноту.

Геннадий смотрел ему вслед, пока он не исчез.

«Кто же это был и на каком языке мы говорили? — подумалмальчик. — На русском, английском, эмпирейском?… Может быть, вообще мы несказали ни слова?»

Он повернул на улочку, косо разделенную луной на темную исветлую части. Чувствуя полное доверие к незнакомцу, он пошел не таясь поосвещенной стороне и вдруг — о, чудо! — увидел важно шествующего емунавстречу Пушу Шуткина.

— Шуткин, это вы? Не верю своим глазам! — вскричалГеннадий, не сдержав радостного смеха.

— Геннадий, здравствуйте, дружок, —покровительственно приветствовал его Пуша Шуткин. — Сейчас нам не досмеху. Я рад, что смелый мой прыжок закончился успехом…

Он вспрыгнул на подоконник дома и, взявшись правой переднейлапой за стену, запел, выразительно жестикулируя левой.

Да, ради вас пришлось коту

Морской закон нарушить,

Друзей оставить на борту

И спрятаться на суше.

И вот, представьте, дорогой,

С той ночи малохольной

Ваш друг, как верный часовой,

Сидел на колокольне…

Мой зоркий глаз вас разглядел,

А нос учуял запах,

И с колокольни я слетел

На мощных своих лапах.

Я все узнал, во все проник,

Я не лишен смекалки,

И перед вами я возник,

Чтоб вывести вас к цели…

— Что-то с рифмой у вас не в порядке в последнейстрофе, — сказал Шуткину Геннадий.

— Это от волнения, — пояснил кот. — В минутыволнения иногда сбиваюсь на прозу. Пойдемте? Дальше последовалголовокружительный рейд по заборам, водосточным и домовым трубам, карнизам,скатам крыш, по мусорным бакам, деревьям и даже по флюгерам. Несмотря наневероятную скорость, Геннадий успел за-метить, что все местные животные,включая ручных леопардов, немедленно прятались при виде несущегося под лу-нойбоевого кота с качающимся, как дым, хвостом.