– Бланш!

Они отпрянули друг от друга; в дверях кабинета Клода появился Джали. За ним стоял директор отеля «Кларидж». Начальник Клода, месье Реноден.

– Джали! Что ты здесь делаешь? – Лицо Бланш пылало. Она чувствовала себя котлом, в котором кипят самые неожиданные эмоции.

И была в восторге от этого.

– Я прослежу, чтобы этого лягушатника уволили! За то, что он пристает к гостям.

– Я не пристаю. Я влюблен. И веду себя достойно. – Клод обращался к Ренодену, а не к Джали. – Я люблю эту женщину и хочу, чтобы она вышла за меня замуж. У этого человека нет чести. Он обращается с ней, как с наложницей.

– Клод… – начал было Реноден, но Бланш прервала его:

– Ради бога!

Мужчины перестали хмуриться и ворчать; все трое посмотрели на нее.

– Я никому не принадлежу, я сама по себе! Никто не смеет обсуждать меня таким образом – как будто я вещь. Клод, мне жаль, что я втянула тебя в это, но ты тоже виноват. Месье Реноден, пожалуйста, не увольняйте его.

– Бланш… – начал было Клод, но она покачала головой и подошла к Джали.

– Бланш, клянусь, если ты спала с этим мужчиной, я…

– Что?

– Я убью тебя, а потом его!

Реноден ахнул, но Клод только слегка побледнел.

– О, Джали! – Бланш не могла удержаться от смеха; он был похож на актера из плохой комедии: сурово смотрел на нее, расхаживал взад-вперед, обращался к ней с такими театральными жестами! Он должен играть в кино, подумала она. Вся его жизнь похожа на мелодраматический костюмированный сериал, с верблюдами в пустыне, лунным светом, играющим на пальмовых листьях.

И гаремами.

– Клянись, Бланш! Как будто у меня в руках Коран. Клянись, что больше никогда не увидишь этого человека.

– Не буду.

Джали удивленно посмотрел на нее; Клод тоже. И даже захваченная бурным потоком эмоций, Бланш не могла не заметить разницы между ними. Джали был удивительно красив: густые брови, завораживающие карие глаза, точеный подбородок. Клод красивым не был (по правде говоря, у него почти не было подбородка), но он был очень привлекателен, излучая спокойную властность.

Честность. Надежность.

– Что? Ты отказываешь мне – мне, принцу Джали Ледену?

– Да. Кроме того, у меня к тебе просьба. Забудь о контракте со студией, забудь о том, чтобы сделать меня кинозвездой. Скажи правду. Ты когда-нибудь женишься на мне? Я должна знать. Мне нужно знать, какие у тебя планы. На наше будущее.

– Бланш. – Джали понизил голос. Этот звучный, сочный голос из «Тысячи и одной ночи» с оксфордским акцентом, который Бланш так хорошо знала. Она засыпала, грезя об этом голосе, когда Джали не было рядом. И она прекрасно понимала, что этот голос помогает принцу соблазнять женщин… Врать. Много и красиво. – Бланш, мой ангел. Давай не будем беспокоиться о будущем. Теперь мы вместе. Завтра мы поедем в Египет, где у тебя будет собственная баржа на Ниле, как у Клеопатры. Как и подобает самой популярной киноактрисе в мире!

– О, Джали! – Бланш глубоко вздохнула. Она устала, устала от обмана, от «милых баек», как ее мать называла изощренные выдумки, призванные успокоить. Бланш влюбилась в человека, который рассказывал ей красивые сказки на ночь. Но пришло время просыпаться. – Нет, Джали. Скажи мне правду. Прямо сейчас. Ты когда-нибудь женишься на мне?

– Бланш, все не так просто. Мой отец, моя религия… это невозможно. Ты знаешь это, Бланш. Не притворяйся, что не знаешь, что все это время ты ни о чем не догадывалась. Я никогда не давал тебе ложных обещаний.

– Нет, не давал, – наконец призналась себе Бланш. – Так кем я буду для тебя в Египте? Кем я буду в глазах… ну, всех?

– Моей возлюбленной. Моим ангелом.

– Твоей любовницей. Твоей шлюхой.

– Это твои слова, а не мои.

– Но тебе нечего возразить…

Джали огорченно покачал головой.

– Тогда я не поеду с тобой. Я должна была принять это решение давным-давно. – Она встала на цыпочки и поцеловала Джали в щеку. – Прощай, любовь моя.

Потом Бланш медленно повернулась к Клоду. Он казался… изумленным. Охваченная радостью и ужасом, Бланш колебалась. На мгновение она застыла от страха, что сделала очень, очень плохой выбор. А потом Клод Аузелло протянул к ней руки, и она кинулась ему в объятия, обхватила за шею, притянула к себе и страстно поцеловала, чувствуя, как он растворяется в ней, а она в нем.

Когда к ней вернулось чувство реальности, Джали рядом не было. Но душный маленький кабинет внезапно наполнился коридорными и горничными, которые аплодировали и поднимали тосты за истинную любовь; Реноден сиял, как гордый отец.

Клод прижал Бланш к себе, сильно и властно обхватив за талию, а она уткнулась лицом в его грудь, смущенная, но довольная. И ослепленная жгучей романтической театральностью происходящего. В своей добровольной слепоте она многого не разглядела – но это Бланш поняла значительно позже.

Тогда ей казалось, что она четко видит свое счастливое будущее.

В Париже, волшебном городе, который она не хотела покидать, который околдовал ее. В Париже, с Клодом, ее Клодом – она называла его так, сама не зная почему. С ее рыцарем в сверкающих доспехах, ее Дон Кихотом, сражающимся с ветряными мельницами и принцами.

Что бы ни случилось дальше, это не омрачит их счастья. Она верила в это так же искренне, как в галантность французов.

Верила напрасно.

Осень 1941 года

Впервые за время их брака Клод колеблется, уходя от жены ночью. Наверное, дело в тех девяти месяцах, что они провели в Ниме… Вдвоем, как обычные муж и жена; без обслуживания номеров, без веселых, изысканных сплетен, без ночных вызовов от сексуальных герцогинь.

Когда в первый раз зазвонил телефон, Клод сомневался; невинный взгляд жены вселил в него тревогу. Но он все же откликнулся на зов; в конце концов, он сам спровоцировал это свидание. В защиту Клода нужно сказать, что он не мог предугадать исхода той первой, судьбоносной встречи; он понятия не имел, в какие глубокие, запутанные, длительные отношения она его вовлечет.

Он лишь испытывал благодарность, потому что впервые после оккупации, после позорного отказа от борьбы чувствовал себя мужчиной. Французским мужчиной.

На следующий день после возвращения Аузелло из Нима в отель «Ритц» их посетил («исключительно из вежливости», – сказал он, самодовольно улыбаясь) полковник Эрих Эберт, типичный нацист. Коренастый и мускулистый, он носил коротко подстриженные белокурые волосы и усы.

– Я много слышал о вас, месье Аузелло, – сказал он, располагаясь в кресле в их люксе, хоть они и не предлагали ему сесть. Клод засунул руки в карманы брюк и мысленно дал клятву. Он никогда не пожмет руку немцу. Он будет обращаться с нацистами вежливо, как подобает директору «Ритца», и выполнять их приказы, насколько это возможно с моральной точки зрения. Он не станет открыто протестовать, не станет подвергать опасности ни служащих, ни мадам Ритц, ни, самое главное, свою Бланш.