И, вроде бы, не дыша, ползал я по поганому шару, троица — всё население. Лежбищ, усыпанных костями — три штука. И кладок и прочих родильных мест, к счастью, нет.

Так что выбрался я из шара, да и сшиб его с дерева. И разбил на мелкие осколки, хоть и не без труда — не просто кирпич, а с небывальщиной, блин.

И только я стал прикидывать, а куда меня занесло-то, и прикидывать, куда возвращаться (чувство куска, который в байке, не пропало, но давало полусферу на сто восемьдесят градусов, с ехидным ощущением “где-то там”), как из леса выперся нечистик. Нечистик смотрел на меня горящим, требовательным взглядом. Как будто я денег должен или ещё что. Облизывался плотоядно и вообще напрягал.

И был этот мифический персонаж болотно-зелёным, полутораметровым и женского полу. С длинным, загибающимся вверх утончающимся носом, бордовыми губищами и ресницами, как будто нарастили — реально огромными, такими комаров убивать.

Одет этот персонаж был в живые камыши и кувшинки, и был он Кикиморой Болотной, как она есть.

Несколько отойдя от некоторого шока, вызванного этим созданием, я мысленно махнул лапой и принялся у змея бошку отпиливать. Ну раз уж Степанычу обещал.

Кикимора повглядывалась в моё занятие, нахмурилась, носом махнула и выдала человеческим голосом:

— Ты, добрый молодец, отвественность брать будешь, али нет? — упёрла нечисть руки в боки.

— Чегось?! — немножко прифигел я. — Какую нахрен ответственность?

— Как какую? — сварливо переспросила Кикимора, воинственно задрав нос, шагая ко мне. — Облапал невинную меня, всю, почитай! Так сладко… — закатила она глаза. — Теперь ответственность на себя принимай! — уставила она на меня свой нос и палец.

— Эта… — задумался я, когда это успел на “ответственность” Кикимор налапать.

Память ничего толкового не принесла. Правда, в калейдоскопе бешеной беготни за змеем бодро доложила, что часть “полян”, через которые я сайгачил, вполне могли быть болотами.

А Кикиморы болотные, как бы, для подобных мест — фауна аборигенная, да. А с учётом того, что я Потапыча чуть не затоптал… Ну аккуратен был, препятствия оббегал, мдя, внутренне хрюкая отметил я.

— Я извинялся, — ловко отмазался я, потому как в некоторой, пусть и малой степени претензии Кикиморы имели под собой основания.

— Мне твои извинения, добрый молодец, до бочага болотного! — выпятив грудь, с видом “право имею” подступила нечисть. — Облапал — ответственность прими! Продолжай, — похотливо закатила она глазки.

— А Леший? — стал искать я выход из ситуации без конфликта.

— Да ну его, сморчка старого! Как уд не отсох — только Бор и ведает! Так что…

— И ЧТО ЭТО ТУТ ТВОРИТСЯ?!! — натурально прогрохотал голос, и на поляну выперся Леший.

В человечьем обличии, но незнакомый — этакий мужичок средних лет, с пегой бородёнкой, в охотничьем костюме современного кроя. Правда, обувь и прочее были “навыворот”, как и положено.

Кикимора лапки свои похотливые к моей невинной персоне тянуть перестала. И вид приняла такой же невинный, как и я был на деле.

Леший хмурым взглядом с меня на Кикимору поводил. Буркнул ей:

— Поговорим ещё, кочка болотная, насчёт сморчка старого! — после чего перевёл злой взгляд на меня, прищурился, ноздрями повздрагивал. — Кащей?

— Он самый, — не стал спорить я.

Очевидно, связь между лешими была, ну и мою симпатичную персону мой знакомец описал. Или ещё как признала морда лешая, непринципиально.

— Ты по что, Кащей, на жён чужих руки распускаешь?! — выдвинул, в общем-то, не беспочвенную претензию лешак.

— Случайно я, — признал я. — Змея гнал. И извинился!

— Извинился, слышал, — вздохнул Леший.

— А какого беса у тебя змеи в лесу делают? — нахмурился уже я.

— А мне-то до них какое дело? — удивился Леший. — Травы немного пожгли да дуб попортили. Урон невелик, а всё твари живые.

— И силы, небось, хозяину лесному прибавили, — предположил я.

— Ой, сколько там силы-то, — отмахнулся Леший со столь невинным видом, что я в своей правоте уверился. — Ладно, Кащей. Вижу, не со зла. Ступай себе из моего леса. У нас тут… разговор, — уставился он на Кикимору. — Семейный, — почти прорычал он.

— Да я только за, — не стал я стремиться к участию в лесной сантабарбаре. — Только где шоссе большое?

— Тракт от мёртвого городища? — уточнил лешак, на что я кивнул. — Ступай, выйдешь, — махнул он рукой, отчего деревья расступились, а на земле нарисовалась тропинка.

Я, подхватив змеиную бошку и кусок гнезда, призадумался было в стиле “обманет-не обманет”, но рёв Лешего, прерываемый взвизгами Кикиморы, мои сомнения притупили. Вряд ли гадить будет, нечистиком меня считает, сейчас ему явно не до того. А главное — нахрен мне на этой разборке быть.

Так что кивнул я размахивающей руками и переходящей в диапазон “звукового оружия” парочки, да и потопал по тропинке.

И через десяток метров был на шоссе! Это Леший, видимо, от моей персоны восторга не испытывал (что понять можно) и “заплёл путь” в нужную сторону. Надо будет ему яиц притащить, или ещё что, лешеугодное. Уточню у кого-нибудь, а то неудобно.

До перекрёстка на Зеленюки от места, куда меня вывело, было полкилометра от силы. Но, прежде, чем топать туда, я отошёл на обочину и от души проржался. Ну ведь вправду — комедия, а не охота, хех! Только трупы на тварях уже были, напомнил я сам себе, проржавшись. И мне эти глисты могли навредить, на минуточку.

Хотя с Лешим и Кикиморой… гыг. Ну и совет им и разнообразной семейной жизни, махнул я лапой и, наконец, потопал в обратный путь.

Дым уже развеялся, телег с единорогами в округе не наблюдалось. И на змеюку мою трофейную они не посягали, милые… разумные. Не разглядел их толком, честно говоря.

Так что отпилил я бошку от вытянувшейся вдоль дороги змеюки, и как баба с вёдрами, с двумя здоровенными бошками, потопал к Зелюникам.

Кстати, похоже, что если нечистики “магически” сильнее разумных, то в чувствительности уступают. Степаныч “нежить” чуял, не думаю, что врал. А вот Леший прежде, чем “Кащея признать”, внюхивался-всматривался.

Или не Степаныч так крут, а “сигнальная полоса” из меллорнов и эльфийский мат на стенах? Потому как на подходе к Зеленюкам меня поджидала высоченная орочья фигура. И в то, что Голова тут