Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы рассмеялись.
– Хотите, я позволю вам выпить кофе в одиночестве, а потом опять позвоню?
– Нет уж, вы перебили мне рабочее настроение. Я лучше отдохну.
Мы прошли по Сорок второй улице, спустились в метро и доехали до Эстор-плейс. Я вышел вслед за Беатрис на улицу.
– Чем вы занимаетесь? – спросила она.
Беатрис явно смирилась с происходящим, и внезапно мы оба расслабились.
– Работаю в банке.
– Вы банкир? – И она засмеялась, как будто решила, что для англичанина это забавная шутка.
– Нет. Я даю уроки иностранного языка банкирам. Ничего особенно серьезного. Хватает, чтобы платить за квартиру, пока я еще не стал настоящим писателем.
– Вы писатель?
– Я учусь.
– И что вы пишете?
– Рассказы.
– Какие?
– Ну, всякие. Длинные, короткие. Иногда сам придумываю, иногда беру сюжеты из жизни или из того, что слышал от других.
– Вас уже печатали?
– Да, кое-что.
– А банкиры часто берут уроки иностранного языка?
– Я живу во Франции, и некоторые компании хотят, чтобы их сотрудники вели дела не только по-французски, но и по-английски.
– Ясно, – сказала она, как будто знала, о чем речь. – Кстати, здесь нет дома номер сорок четыре с половиной.
– Простите?
Удивительно, но Беатрис совсем не заинтересовало то, что я живу во Франции.
– Это Шестая улица.
– Я думал, мы идем пить кофе.
– А я подумала, вы просто хотите позвать меня с собой.
– Да, но я собирался уговорить вас, пока мы будем пить кофе!
– Что ж, мы в любом случае можем пойти и выпить кофе, потому что здесь нет дома номер сорок четыре с половиной. Смотрите, вот сорок второй номер, сорок четвертый и сорок шестой. А на той стороне сорок третий и сорок пятый. Никакого дома номер сорок четыре с половиной.
– Кажется, вы правы, – согласился я. – И вообще, что это за номер такой?
– Иногда в Нью-Йорке так бывает.
– Правда?
– Да. Давайте заглянем на Восьмую улицу, раз уж мы рядом, – предложила Беатрис.
– Давайте.
– Tally-ho! – воскликнула она.
Я удивленно уставился на нее.
– Вы крикнули «tally-ho»?
– Ну, вы же англичанин.
– Да. Но англичане так не говорят.
– А кто говорит?
– Никто.
– Да бросьте. Англичане так кричат, когда охотятся.
– Может быть, и кричали в двадцатых годах, но уже после войны это выражение совершенно устарело.
– Замолчите и не рвите мне шаблон!
Восьмая улица носила название Сент-Маркс-плейс, и Беатрис сказала: «А, ну конечно», как будто сразу все вспомнила. Номер 44½ нашелся – дом с красной дверью и четырьмя звонками сбоку.
– И куда звонить?
– В верхний, – произнесла Беатрис так, словно это было очевидно.
– С чего вы взяли?
– В письме сказано, что это на верхнем этаже.
– А если номера квартир идут сверху вниз, и верхнему этажу соответствует нижний звонок?
– У вас какой-то чересчур усложненный способ мышления, – заметила она.
– Да, – подтвердил я.
– Я уверена, что нам нужен верхний звонок.
Я подождал, разглядывая кнопку. Внезапно столкнувшись с необходимостью нажать на нее, я засомневался. Я решил подождать Кота, но передумал – и тут вспомнил кое-что очень важное, что избавило меня от неприятной миссии.
– Французское вино. Нужно купить французское вино, – сказал я.
– У вас нет вина?
Я похлопал по сумке, как будто там могла заваляться случайно забытая бутылка.
– Нет.
– Пойдете в магазин, – сказала Беатрис.
– Да. За вином, – добавил я.
– Сюда.
Через десять минут мы вновь стояли перед домом номер сорок четыре с половиной по Сент-Маркс-плейс с бутылкой вина в сумке. Я посмотрел на Беатрис, назвал себя трусом и позвонил.
Послышался щелчок, что-то зажужжало. Беатрис придержала дверь для меня. Я взглянул на нее, словно спрашивая: «Что дальше?», и она взглядом велела поторапливаться.
– Куда теперь?
Все мы резко глупеем, когда думаем, что другой гораздо лучше сумеет принять решение, даже если дело несложное.
– Наверх.
– А, ну да.
Мы добрались до верхнего этажа, и я постучал.
Дверь открыла женщина и произнесла: «О», как будто ждала кого-то другого, но все-таки улыбнулась.
– Здравствуйте, – улыбнулся я в ответ. – Извините, что побеспокоили, но, может быть, вы мне поможете.
– Что случилось?
– Это трудно объяснить, но…
– Если вы что-то продаете, не тратьте времени – я ничего не куплю.
– Нет, я ничего не продаю, я кое-что ищу, что было здесь спрятано.
– Вы Свидетели Иеговы?
– Нет. Я, по крайней мере, нет, – произнес я.
– А я атеист, – заявила Беатрис.
– А вы Свидетель Иеговы? – спросил я у женщины.
– Я иудейка, – ответила та.
– Если бы я верила в бога, то была бы иудейкой, – заметила Беатрис, как будто отвечала на вопрос в викторине.
Если я когда-либо и задумывался над тем, как разъяснить эту непростую ситуацию постороннему человеку, теперь все пошло прахом.
– Кстати, – сказал я, поддаваясь нелепости происходящего, – посмотрите-ка.
И я вытащил из кармана анкету, которую стянул в аэропорту.
– Вы обе наверняка обрадуетесь, узнав, что нацистские преступники, у которых еще нет гражданства или визы, должны раскаяться в своих преступлениях, прежде чем въехать в Соединенные Штаты. – Я показал им анкету и продолжил читать: – «В промежутке между 1933 и 1945 годами участвовали ли вы тем или иным способом в репрессиях, проводимых нацистской Германией или ее союзниками?»
– Что это такое? – спросила женщина.
– Анкета, которую нужно заполнить, прежде чем пересечь границу США. Вы посмотрите, какие замечательные вопросы.
– Вы испытываете трудности с общением? – прочла Беатрис.
– Обвинялись ли вы когда-нибудь в шпионских действиях или саботаже? – без энтузиазма подхватила женщина.
– Боюсь, что так, – сказал я. – Я думал, мне это сойдет с рук, но раз уж вы спросили напрямую, врать не стану. Я шпион. Кажется, легенда подвела.