Дмитрий признался, что про связи не в курсе, и поинтересовался у мужичка, как того зовут.

– Иван Савельевич я, сосед ихний, – он кивнул головой на запертый дом. – Я к Аннушке как раз в гости зашел, наливает она мне иногда, жалеет, добрая она, Аннушка-то. Вот я зашел, она мне борща налила, хлеба отрезала, самогону налила, а сама во двор пошла белье развешивать. Говорит: «Некогда мне, Савельич, с тобой балабонить, мне еще яблочное варенье готовить». Тоха у нее очень яблочное уважал, вот она и затеялась, чтобы к его приезду успеть. А тута из полиции нашей и пришли с сообщением, что Тоху убили. Аннушка как услышала, так и упала, где стояла. Вот мы ее в больницу-то и отправили, я дом запер, теперь хожу, проверяю, чего тут и как.

– Иван Савельевич, а вы знаете, зачем Антон отправился к нам в город? – поинтересовался Воронов, радуясь, что собеседник оказался словоохотливым, да и семью покойного Попова, похоже, знал достаточно хорошо. – Вы же верно подметили, что далековато мы от вас находимся. Что это ему у нас понадобилось?

– Того не ведаю, – старичок пожал плечами и зябко поежился. – Может, ко мне пойдем? У меня, правда, выпить нечего, но чаю согрею. В такую промозглость, как нонешняя осень, чай – первейшее дело, хотя с Аннушкиного самогону-то теплее бы было. Хотя ты ведь на службе. Поди не пьешь?

– Не пью, – подтвердил Воронов, не уточняя, что спиртное не берет в рот не только на службе, но и в принципе. Слишком много мутного и темного в его жизни было связано с алкоголем. – А за чай спасибо. Пойдемте.

Он был рад тому, что разговор продолжится в теплом доме, где большая, явно недавно побеленная печь щедро делилась жаром и запеченной в ней картошкой. Картошка оказалась вкусной. Рассыпчатой, посыпанной крупной солью грубого помола и политой растительным маслом с ароматным запахом семечек. Она показалась успевшему проголодаться Дмитрию лакомством, достойным настоящего гурмана.

– Ты ешь, ешь, – Иван Савельевич быстро, но без лишней суеты подкладывал Воронову в тарелку новые картофелины. – В нашей землице картошка знатная растет. Я, как жена моя померла, один живу. Разносолов у меня нет, но не бедствую. Картошка своя, огурцы мне Аннушка в кадушке засолила, вот из больницы вернется, капусту заквасим. Проживем. Хотя без Тохи-то тяжело ей будет. Хоть и неровная у него судьба, да все ж сын. Царствие ему небесное. Эх, жаль, что помянуть нечем. Не по-людски.

– А соседка ваша знала, куда и зачем сын ее уехал? – спросил Воронов.

– Да куды там, – старик махнул рукой, с сожаленьем посмотрел на стол без бутылки, нацепил на вилку соленый рыжик, отправил в рот, прожевал молча. – Тоха сказал, что дело у него, мечта всей жизни вот-вот сбудется. Аннушка-то обрадовалась, что он работу наконец нашел, да лишнего спрашивать и не стала.

– Что, у вас в поселке с работой плохо? Раз Попов без работы сидел.

– Да с работой нонче везде невесело. А его чаще не брали, что судимый. Хотя он работящий парень был, Тоха-то. И непьющий. То есть за столом употреблял, компанию поддерживал, но так чтобы запойно, то нет. Не водилось за ним такого.

– Судимый? – в деле появлялись новые обстоятельства. – За что? И как давно вернулся?

– Да почитай уж двадцать лет, как вернулся. Дело-то давнее, – старик подцепил еще один гриб. – А за что? За драку. Подрались они, ну он в пылу ссоры себя-то и не помнил. За нож схватился.

– Убил?

– Нет, бог миловал, не допустил такого греха на душу. Ранил только. Так что дали Антону немного, три года. Да и вышел он раньше, за примерное поведение помиловали. Но след остался. И в биографии, и в душе.

– А враги у него были?

– Враги? – старичок засмеялся неприятно, скрипуче, как будто пенопластом по стеклу провел, Воронова даже передернуло от неожиданности. – Враги-то, милый ты мой, у всех есть. Человек, пока живет, обязательно врагов плодит. Без этого уж никак.

– Таких, чтобы убить? Попова ведь убили, вот я и спрашиваю, был ли кто-то, кто мог желать ему смерти. Например, отомстить за что-то.

– Был, – признал старичок. – Правда, давно. То уж быльем поросло. Но если тебе интересно, историю ту давнюю, через которую Антон и в тюрьму попал, я тебе расскажу. Погоди, чаю плесну только.

Под горячий ароматный чай, в котором плавали листики мяты и пахло густым ее ароматом, сосед Поповых рассказал внимательно слушающему Дмитрию о событиях более чем двадцатилетней давности.

С самого детства у Антона Попова был закадычный друг. Звали его Василием Лукьяновым. Мальчишки жили недалеко друг от друга, ходили в одну группу детского сада, а затем и в один класс, были не разлей вода, играли в одни игры и увлекались одним и тем же. Вдвоем собирали сначала пробки, мода на которые появилась в те годы, затем марки, затем значки. Вместе остывали к одному занятию и перекидывались на другое. И, как можно было ожидать, влюбились в одну и ту же девочку.

Была она на год младше, чем Попов и Лукьянов, много лет бегала вместе с ними по дворам и лазала в колхозный сад за яблоками, но внезапно, в одно лето вытянулась и расцвела, так что оба парня оказались жертвами попавшего в них своей стрелой Амура.

Антон к тому моменту уже учился в институте, в Солнечный приехал только на каникулы, и тут из-за девушки мужская дружба дала трещину. Парни рассорились настолько, что как-то перед дискотекой в поселковом клубе подрались, решая, с кем из них пойдет танцевать их зазноба. В порыве драки откуда-то взялся нож, которым Попов и ударил Лукьянова в живот. Рана, к счастью, оказалась несмертельной, но достаточной для того, чтобы против Антона Попова было возбуждено уголовное дело.

Состоялся суд, на котором Лукьянов, уже выписавшись из больницы, свидетельствовал против своего бывшего друга. Антона осудили и отправили в колонию, хотя его мать несколько раз ходила домой к Лукьяновым, унижалась, умоляя, чтобы они забрали заявление против сына. Тогда адвокату удалось бы добиться для Антона более мягкого наказания. Но и сам Василий, и его родители стояли насмерть, считая, что наказание должно быть максимально строгим. Услышав приговор, Антон заорал, что после того, как выйдет на свободу, Лукьянова из-под земли достанет и ему отомстит.

– И как? Отомстил? – с интересом спросил Воронов.

– Так некому к тому моменту уже мстить-то было, – спокойно сказал старик и, тяжело вздохнув, начал собирать пустые тарелки. – Антона отправили в тюрьму, а Ваську забрали в армию. Тогда как раз война была, афганская, ну и попал Лукьянов в самое пекло под Кандагаром и там погиб. В поселке много судачили, что нельзя было другому яму рыть, что он Тохе судьбу поломал, и это ему самому боком-то и вышло. Еще на Аннушку косо смотрели, мать Васькина орала, что та ведьма, на Ваську порчу навела. Но Аннушка – человек светлый, не могла она так поступить. Это уж бог сам распорядился, зная, что нехорошее у Васьки нутро, черное. Прости меня, господи, что я так о покойнике.

– А девушка в итоге кому досталась? – поинтересовался Дмитрий. – Она-то в конфликте между Поповым и Лукьяновым на чьей стороне была?