Информация, исправно поставляемая Бокром и его командой,однозначно свидетельствовала о том, что те трое следят только за Дарьей, всеостальное время тратя на шмоточные дела. Опять же получается два варианта: либопсих жив и за ним следят какие-то другие люди, либо за ним не следят совсем.Если в этой организации так много народу, что они могут себе позволить выделятьна каждый объект по три человека, то опять-таки непонятно, почему эти люди неменяются. Куда разумнее было бы не заставлять одну и ту же троицу пасти напротяжении двадцати трех дней одного и того же человека, а перебрасывать их собъекта на объект, чтобы снизить риск, что их заметят и узнают. Что,руководитель этой организации не может додуматься до такой простой вещи? Тогдакак же он руководит целой организацией, в которой одних «наружников» какминимум шесть штук?

А если псих жив и за ним не следят? Стало быть, знают, чтоон не опасен. Но тогда из этого неумолимо вытекает, что не опасна и Даша.Значит, его все-таки нет в живых. Так где же он, в конце-то концов, живой ли,мертвый ли, но где он?

Мучительно болела спина, и, войдя в метро, Настя села наскамейку, чтобы подождать, когда боль хоть немного утихнет. Мысль о том, чтонужно ехать на край города, на «Щелковскую», приводила ее в ужас. Онаприслонилась спиной и затылком к мраморной стене, крепко обхватила своюнеобъятную сумку и прикрыла глаза. Почему же не убили психа? Чтобы спрятатьтело, нужны определенные усилия. Вот, например, тело милиционера Малушкина ониже не спрятали, хотя по уму-то надо было бы это сделать. Значит, не быловозможности, людей мало или еще какие-то причины. За психом поехал Удунян.Один? Или их было несколько? Если один, то вряд ли сумел бы спрятать тело так,чтобы его три недели не нашли. Такое возможно только при очень благоприятномстечении обстоятельств. Например, при наличии рядом глубокого водоема или еслистоит снежная зима. Неужели Удуняну так повезло? Или психа все-таки не убили?Вопросы, вопросы, вопросы…

– Вы не проспите?

Настя быстро открыла глаза и с изумлением увидела рядом ссобой Бокра в неизменном длинном сером пальто и серой шапочке с голубойполоской.

– Что вы здесь делаете, Бокр?

– Вас охраняю. Я как раз принес новую кассету своемупарнишке, который ходит за Костырей и снимает видеокамерой каждый его шаг,смотрю – мать честная! Это же сама Анастасия Павловна из магазина выходит! Ивид у нее какой-то усталый и болезненный, и ноги она еле-еле волочит, и личикобледненькое. Батюшки, думаю, уж не заболела ли моя работодательница, как хлопнетсясейчас с сердечным приступом – мне же Эд Бургундский башку отвинтит, мол, неуберег, просмотрел, допустил до беды. А потом еще дядя Толя добавит. Так что яуж за вами следом, потихонечку, полегонечку, чтобы, значит, помочь, если надобудет. Так как, Анастасия Павловна?

– Что – как?

– Надо помогать?

– Надо. Отвезите меня домой, пожалуйста. У вас есть машина?

– Обижаете, хозяйка. У людей Эда Бургундского есть все, дажесобственные самолеты, если нужно. Хотя у меня лично нет ни кола ни двора. Имашины, разумеется, тоже нет. Так что, идем?

– Идем.

Они поднялись наверх и вышли из метро обратно на Тверскую.Тут же перед ними остановился неприметного вида отечественный автомобиль, зарулем которого восседал веселый, круглый, как пончик, усатый парень в шапочке сцветным помпоном. Он был полной противоположностью Бокру: если тот состоял изодного серого цвета, то парень за рулем весь переливался, как цветноймультфильм: красно-зеленая куртка и красная шапочка с зеленым помпоном такбросались в глаза, что на лицо внимания уже не обращали. А уж если добавить кэтому лазурно-синий шелковый шарф, мягко струящийся по выпуклому животику, тополучался, пользуясь словами Бокра, полный пердимонокль. Грамотно, подумалаНастя, если парня переодеть, его невозможно опознать. Окажется, что его лицаникто не видел или не запомнил.

Она с удовольствием устроилась на заднем сиденье,повернулась боком и даже смогла вытянуть ноги. Бокр уселся впереди, рядом сводителем. В дороге он молчал и, только когда машина подъехала к дому наЩелковском шоссе, спросил:

– Когда мне прийти с докладом?

– Пойдемте вместе, – предложила Настя. –Поужинаем, и вы мне все расскажете.

Бокр отрицательно покачал головой.

– Назначьте мне время. Ужинайте, отдыхайте, а я приду когданужно.

– Но почему бы не сейчас? – продолжала настаиватьона. – Зачем вам уезжать, потом снова приезжать, раз уж вы все равноздесь.

Но Бокр оказался на удивление упрям.

– Назначьте мне время, – твердо повторил он, и Настявдруг поняла, что настаивать бесполезно. Он не пойдет к ней ужинать. Он точно иопределенно знает свое место и не собирается сокращать дистанцию между собой исотрудником уголовного розыска. Да, посмеяться, пошутить, выполнить поручение,посочувствовать, помочь… Но не сидеть за одним столом.

– Хорошо. Приходите через час, – сдалась она.

Генерал Вакар встал в конец бесконечно длинной очереди напочте. Почему-то прием денежных переводов осуществлялся в том же окошке, что ивыплата пенсий, и очередь продвигалась медленно из-за того, что подслеповатые,с дрожащими руками пенсионеры долго искали, где расписываться, по полчасавписывали в карточку полученную сумму, а потом дотошно, по десять разпереспрашивая, выясняли у девушки за стойкой, почему им в этот раз заплатили нестолько же, сколько в прошлом месяце.

Уже скоро год, как он каждый месяц встает в эту очередь ипереводит деньги женщине, которую совсем не знает, которую видел всегонесколько раз. Но он знает, что обязан это делать. Это его долг.

В последнее время он стал ненавидеть это слово. Почтиполвека оно было тем стержнем, на котором сформировалась личность ВладимираВакара и который не давал ей рассыпаться, развалиться, сломаться, как этопроизошло с его дочерью, с его Лизонькой. Вакар всегда знал, в чем состоит егодолг солдата. И он всегда знал, в чем состоит его долг мужа и отца. Он должензащитить свою семью. Он должен содержать свою семью. Он должен обеспечить своейсемье если не счастье, то по крайней мере покой. Как он будет это делать,трудно ли ему это делать, никого касаться не должно. Важен результат.

Когда в дом пришло горе, Вакар знал, что его долг – сделатьвсе возможное и невозможное, чтобы вернуть жене и дочери душевное равновесие.Он – муж и отец, и кто же еще обязан это сделать, если не он?

Сначала он думал, что обойдется «малой кровью».

– Я не могу мстить детям, – сказал он Елене, и онаответила:

– Хорошо, я подожду, пока они вырастут.

Троим из них было по тринадцать, и только одному из них какраз в тот день исполнилось четырнадцать. Собственно, отмечая его день рождения,они и напились, и уселись играть в карты со старшим братом именинника, отпетымуголовником, работавшим в магазине рубщиком мяса. Там, в подсобке, они ииграли. Проигрыш пацанов оказался огромным, но они не обращали на неговнимания, думая, что это не всерьез. Но мясник по фамилии Орешкин, старший братЮры Орешкина, заявил, что он с ними играл как со взрослыми, драгоценное времятратил, так что будьте любезны вернуть проигранное. Денег у ребят, естественно,не оказалось, и тогда долг был заменен «американкой» на первого же пацана вголубой куртке. Пьяные, полностью попавшие под кураж многократно судимогоподонка мальчишки взяли ножи, встали у открытой двери на улицу и терпеливождали, когда мимо них пройдет мальчик в голубой курточке. Лил проливной дождь,народу на улице не было совсем, и ждать им пришлось долго. Но они дождались.