– Не стану, – бормочу я. – Люди.

Осень раздумала поливать землю дождем, сменила гнев на милость. Тучи расступились, явив просвет столь пронзительной голубизны, что от нее перехватывало дух. Выглянуло солнце, лучи его зажгли алым пламенем кроны дюжины кленов. Деревья гуськом взбегали по склону холма напротив. На миг я пожалел, что я не художник. Горят клены; горит пожар цветов хиганбаны. Течет гибельный, манящий аромат…

Я вздрагиваю.

– Раз люди, значит, они тоже могут быть причастны к фуккацу, – от монаха не укрылась моя дрожь, но он делает вид, будто ничего не произошло. – Для будды Амиды нет разницы: живой ли, мертвый. Вот мы с вами и будем разбираться с делами подобного толка. Не волнуйтесь, таких случаев бывает немного: два-три в год. Случается, что и ни одного. Все остальное время вы по-прежнему будете трудиться как обычный дознаватель службы Карпа-и-Дракона. Надеялись отдохнуть? Тщетные надежды, уверяю вас.

Старик смеется:

– Зато ваше жалованье будет увеличено в полтора раза. Казна доплачивает таким, как вы, за исключительную вредность их новой службы. Вредность я вам обещаю, не сомневайтесь.

– Я и не сомневаюсь.

Передернув плечами, я невольно тру шею. Следы от пальцев Кохэку до сих пор не сошли. Стоит мне проглотить что-нибудь пережеванное в недостаточной степени, как горло отзывается ноющей болью. Вот повод лишний раз проследить за своими манерами и есть с должной неторопливостью!

– А я сомневаюсь, – вздыхает Иссэн. – Возможно, мы поторопились с вашим назначением, Рэйден-сан.

– Считаете, что я не справлюсь?

– Что вы! Если кто и справится, так это вы. Я опасаюсь другого. Ваша рьяность и усердие, ваша страсть действовать на свой страх и риск… Мир мертвых, мир неупокоенных духов – особый мир. Человеческие законы в нем не действуют, законы природы – лишь отчасти, а законы будды имеют дюжину оговорок и сотню исключений. Это прогулка по краю пропасти, Рэйден-сан. Прошу вас, помните про осторожность. Это не пустой совет, если вы имеете дело с мертвыми.

Я радуюсь. Да, радуюсь; нет, не за себя, гуляющего по краю пропасти. Я рад, что святой Иссэн сейчас выглядит куда бодрее, чем раньше. Летом я всерьез опасался, что старый настоятель покинет нас, отправившись прямиком в Западный рай. Рай – это хорошо. Святому человеку там самое место. Прекрасные сады, хрустальные ключи…

Но лучше не торопиться, так? Пусть еще тут немножко пострадает.

– Благодарю за заботу, – я кланяюсь. – И осторожность, и ваши советы мне понадобятся. Кстати, когда я вступал в должность младшего дознавателя, архивариус Фудо любезно снабдил меня полезными материалами. Их изучение мне очень помогло. Возможно, и у вас найдутся какие-нибудь записи?

– Стремление изучить опыт предшественников делает вам честь. Я уже отобрал кое-какие свитки, чтение которых, по моему скромному разумению, пойдет вам на пользу. Когда мы вернемся в храм, вы сможете забрать их. Что вы все время ерзаете? Вы подхватили чесотку?

– Рога чешутся, – честно признаюсь я.

По указанию Сэки Осаму с самого утра я заявился в подвал управы – подземное царство угрюмого здоровяка Кенты. Безропотно разделся, улегся на стол, дал привязать себя ремнями. Я знал, что не стану дергаться, и Кента это знал, но если положено, значит, положено. Изменения в моей татуировке заняли мало времени. Путем сложных ухищрений мне позже удалось выяснить: карп на моей спине обзавелся парой внушительных рогов. «Зачем?!» – недоумевал я, отправляясь на встречу с настоятелем.

Теперь ясно. Дракон-и-Карп, значит? Служба внутри службы.

Зудят рога неимоверно. Я опять ерзаю – так, чтобы ткань нижнего кимоно елозила по лопаткам туда-сюда. Становится только хуже. К счастью, старик полон сочувствия:

– Терпите, Рэйден-сан. Вытерпеть хватку Кохэку на своем горле было труднее, не правда ли? Я вами восхищаюсь. Впрочем, вы рисковали двумя жизнями: своей и Кохэку. Ваш замысел удался, но не думайте, что подобные авантюры будут удаваться вам всякий раз.

Он умолкает, не желая повторяться в своих наставлениях. Молчу и я, гляжу вдаль. Горят клены, их багрянец плавит снежные башни облаков в небе. От горечи воздуха щемит в груди; уходящее тепло мешается с подступающими холодами.

– При этом не могу не отметить, – вполголоса бросает монах, – как изящно вы решили задачу. Вытеснить одну всепоглощающую страсть другой? Превосходно! Когда онрё, забыв о мести, бросился возвращать себе имя, похищенное вами; единственное, что у него оставалось… Получив желаемое, удовлетворив новую страсть, он лишился главного, что поддерживало его существование, составляло его природу. И отправился в те края, где ему и полагалось быть после смерти. Ох, Рэйден-сан! Простите мою забывчивость!

Старик хлопает себя по лбу:

– Я ведь обещал вам третью книгу…

Молчу. Смущаюсь. Я и первые-то две не собрался прочесть.

– Асаи Рёи, «Кукла-талисман». Считается, что, если рассказать сто страшных или диковинных историй, кои дошли до нас из глубины веков, то чудеса могут свершиться наяву. Посему я счел за благо не доводить число своих рассказов до сотни и на этом кладу кисть…

Вне сомнений, монах кого-то цитирует. Прикрыл глаза, улыбается:

– Я заказал книгу для вас, Рэйден-сан. Типография в Сага приняла заказ, обещали сделать доставку из Киото. Если повезет, успеют до конца зимы.

Кукла-талисман. До конца зимы.

Старик как в воду глядел.

Зима притворялась весной.

Переменчивая, ветреная, она заваливала Акаяму грудами снега, рыхлого и ноздреватого. Снег ночами падал с небес хлопьями шириной чуть ли не с ладонь, чтобы стаять к полудню, обнажив жирную, исходящую паром землю. То и дело разражались трескучие грозы – когда сухие, а когда и приносящие скоротечный колючий дождь с градом. Погода менялась по пять раз на дню: набегали тучи, хмурились, пугали – и, не исполнив угрозы, уносились прочь, спеша очистить чашу неба для румяного, по-весеннему блёсткого солнца. Влажные ветра продували город насквозь, сменялись кратким затишьем – и все начиналось по-новой: снег, тучи, грозы, солнце.