ушами. Арджуна и Ананда облегченно вздохнули и, чувствуя, как все в них наполняется прпежней энергией, сказали одновременно пришедшее им в голову слово:

— Аватар… святой…

Они и раньше говорили это, помня, под каким знаком родился Сидхартха. С малых лет слышали про чудный сон Майи перед тем, как появился на свет царевич. И там, во сне государыни, был белый, серебряно-белый слон, и здесь… Они нашли еще одно подтверждение святости Сидхартхи и теперь уже спокойно приблизились к нему… тогда и разглядели ауру над его головой, она сияла, была как маленькое солнце, от него растекались теплые лучи.

Молодые кшатрии вспомнили об этом происшествии и посмотрели на Сидхартху. Он пребывал в глубоком раздумье, и они не знали, уйти ли, чтобы не мешать царевичу, подождать ли?.. Эта неопределенность тяготила, все же не сильно, им не хотелось уходить, было приятно соседство Сидхартхи, так и стояли и ощущали его присутствие.

Но вот царевич, оттеснившись от раздумий, приблизился к молодым кшатриям и сказал:

— Государь желает, чтобы я взял себе жену. Что вы думаете об этом?

Он ждал ответа, а его не было, и он понял, что не услышит ответа, и сказал, вздохнув:

— Я написал гатас[19]… Да, да, вот…

Он закрыл глаза и начал читать, уйдя в себя, в то большое и сильное, что жило в нем и являлось частью всемирного духа, обитающего не только в ближнем мире, а во множестве других, одинаково с ближним тревожащем воображение:

Я знаю, зло желаний бесконечно,

Они есть корни всякого страдания,

А значит, и того, что сопровождает страдание:

Печали, грусти и раздоров…

Они, эти желания, подобны ядовитому листу,

Внушающему страх…

Я знаю это и не склонен к сладострастью,

Общество женщин меня не привлекает,

Я хотел бы жить в лесной тиши

И пребывать в размышлении и созерцании…

Он замолчал и еще долго находился в том душевном состоянии, которое если и не отделяет человека от окружения, все ж делает его точно бы существующим в новом измерении, а то и в зыбком и слабом пространстве.

Бодхисаттвы[20] прошлого времени, все, или почти все,

Имели жену и сына, и в их свите было немало женщин.

Они были подобны яркому лотосу,

Распустившемуся посреди скудной растительности.

Все точно бы притягивалось этой красотой.

Миллионы людей шли за ботхисаттвами,

Которые не были взволнованы желаниями

И предавались счастью созерцания.

Почему бы и мне не последовать их примеру?..

Он посмотрел на молодых кшатриев, а потом протянул им лист бумаги, на нем были написаны стихи, сказал:

— Тут и о том, какой бы я хотел видеть жену. Не важно, из какой она будет касты. В законах Ману сказано, что люди разных каст созданы из разных частей тела Браму. Но так ли это? Кто утверждает, что тут нет ошибки? Брамин Джанга? А еще кто?..

Он смотрел на молодых кшатриев, а те не знали, что ответить, были смущены, хотя услышанное не являлось для них неожиданным. И раньше Сидхартха нередко говорил о законах, по которым жили люди, они не виделись ему справедливыми.

Ананда и Арджуна взяли лист со стихами, поклонились царевичу и вышли из его покоев, а скоро были на городской улице. Они заходили в каждый дом владетельного сакия, где в просторных покоях томились девицы в предчувствии скорой перемены в судьбе, не радуясь ей и не пугаясь, принимая ее спокойно и с достоинством, как и полагается дочерям народа, сделавшегося наследником славы древних ариев. Они заходили и говорили с хозяином, просили передать дочери, старательно оберегаемой родителями от чужого глаза, стихи, написанные Сидхартхой, и терпеливо дожидались, когда хозяин вернется., а потом выслушивали, что тот говорил им. Чаще то были слова, полные растерянности. Всяк понимал, сколь высока честь отдать дочь за царского сына, отмеченного Богами и Дэвами при рождении и призванного возвыситься над людьми. Однако ж всяк понимал и другое: дочь, как бы ни была любима им, не отмечена теми чертами в характере, о которых говорится в стихах, принесенных молодыми кшатриями.

— О, высокочтимые, да наполнится ваша жизнь светом и да пребудете вы вечно возле того, кто назван в народе Сыном Сакиев, несущим Свет, и да не падет на меня гнев ваш, — неизменно с грустью произносил хозяин дома. — Но я вынужден сказать, что не рождена в моем доме та, кто могла бы стать женой ясноликого и мудрого нашего царевича. В ней нет того, про что сказано в гатасе.

В одном из домов, когда молодые кшатрии уже отчаялись и потеряли надежду исполнить волю высокородного друга, случилось нечто неожиданное: их встретил у порога не хозяин, а дочь его, она точно бы знала, с чем пожаловали гости, сказала, ответив на приветствие и не скрывая дивного лица под накидкой:

— Дайте мне гатас.

Она взяла стихи, прочитала их и почти торжественно произнесла:

— О, кшатрии, скажите солнцеликому, что я и есть та девушка, которая нужна ему.

То была Ясодхара, дочь влиятельного сакия Дандарани.

Ананда и Арджуна передали своему другу все, что услышали. Но царевич оставался суров и холоден. Было видно, что он теперь думает о другом. В иссиня темных глазах его застыло напряжение, ничем не ослабляемое. И нельзя было сказать, когда в лице сделается привычное спокойствие. Молодые кшатрии недолго медлили, ушли. Сидхартха не заметил этого. Если бы у него спросили, кто приходил и зачем, он не ответил бы. В мыслях был далеко отсюда. Все-то виделось отмеченное еще в детстве и тогда потрясшее, но лишь теперь сделавшееся осознаваемо его существом, откровенно и жгуче, нестерпимо остро, отчего в голове стало больно.

Ему виделось черное поле, иссеченное и измятое пахотой. Нельзя было разглядеть, где кончается поле, над которым висел пар. Возникало ощущение, что поле дышит тяжело и устало, точно бы совершенное с ним не в радость, а в унижение и оскорбление его истинной сути. Тогда Сидхартхе, помнится, сделалось не по себе. Он подумал, что полю, наверное, больно, как и всему живому, потому что изрезали его на тонкие, уминаемые людскими ногами, пластины. Но еще больше Сидхартху поразило, когда в глубокой борозде он увидел змею, разодранную надвое колесом арбы, то есть не одну змею, а два толстых покраснелых обрубка. Те обрубки, шипя, извивались, старались выпрыгнуть из борозды, словно бы наверху что-то могло