Гнев – существительное, к которому не приставишь отрицание. Вы нигде не прочтете слово «не-гнев». Почему? Да потому что гнев – состояние благотворное, оно спасает от отчаяния.

А ведь три часа назад он был самым счастливым человеком на свете.

– Ты самая красивая. Рядом с тобой все остальные – дурнушки. В мире есть только ты, все остальные просто не существуют.

– Тебе, однако, придется к этому привыкнуть.

– Вот уже пять лет, как мы спим вместе, и никогда еще нам не было так хорошо. Ты прежде от кого-нибудь слышала подобное?

– Нет.

– Тебя зовут Рен. Ты королева. Сначала это имя меня ужаснуло. А теперь я и представить не могу, чтобы тебя звали как-то иначе. Рен – это ты. Королева. Побудь со мной еще, любовь моя.

– Не могу.

– Куда ты?

– Я выхожу замуж.

– Шутница.

– Я не шучу. Через два дня я выхожу замуж за Жана-Луи.

– Что ты несешь?

– За Жана-Луи. Ты его знаешь.

– Но ведь любишь ты меня! И замуж должна выйти за меня.

– Когда мои родители поженились, они тоже любили друг друга до безумия. Жили ни хорошо ни плохо, так… средненько. А теперь мама превратилась в отцовскую прислугу. Такой вариант меня не устраивает, мне нужно большее.

– Мы с тобой будем жить совсем иначе.

– Мы с тобой вместе уже пять лет. Кроме любви, ты ничего другого делать не умеешь.

– Ты никогда ни на что не жаловалась.

– Не заводись. Жан-Луи вот-вот станет правой рукой директора огромной компании, производящей электронику. Мы переедем в Париж.

– В Париж?

– Ну да, в Париж. Там роскошь, там шикарная жизнь. Я всегда об этом мечтала. Сколько я тебе твердила, что мечтаю вырваться из этой дыры!

– Но мне всего двадцать пять.

– А мне уже двадцать пять. Я больше ждать не могу.

– А Жан-Луи знает о моем существовании?

– Как он может не знать?

– И это его не смущает?

– Но ведь все это в прошлом.

– То есть как в прошлом? Всего полчаса назад мы занимались любовью, и это было божественно.

– Это было в последний раз.

Рен молча продолжала одеваться.

– Любимая, но это невозможно! Скажи, что это ночной кошмар! Глупая шутка! Ведь ты просто решила меня позлить?

– Однако это правда. Прощай, дорогой.

Оставшись один, он предался гневу. А чтобы гнев не остыл, задумал отомстить. Но как? Убить ее? Нет, конечно. Так он сделает хуже только себе. Надо заставить ее страдать. Пусть страдает так же, как он.

Стало быть, гнев. Решено!

Сидя на террасе любимого кафе, Доминика наслаждалась субботним днем, уже давно перевалившим за полдень. Она любила сентябрьское солнце, не обжигающее, ласковое.

Доминика служила секретаршей в фирме, занимавшейся импортом-экспортом, и гордилась своей работой. Отец ее плавал на рыболовецком судне, мать была домохозяйкой. «Ты независимая женщина, – говорила ей мать. – Молодчина!»

В свои двадцать пять Доминика с доверием смотрела в будущее. Ей нравилось жить самостоятельно. Любовь же придет в свое время. Наблюдая за подругами, которые вышли замуж и нарожали детей, она радовалась, что не последовала их примеру. Муж, дети, хозяйство – вот тоска!

Она не замечала, что какой-то молодой мужчина за соседним столиком не сводит с нее глаз.

– Добрый день, мадемуазель! Вы позволите угостить вас бокалом вина?

Она замешкалась с ответом. Незнакомец воспринял это как знак согласия и пересел за ее столик.

– Гарсон! Шампанского!

– Два бокала?

– Нет, бутылку. И самого лучшего.

Официант принес бутылку «Deutz»[7] и наполнил высокие узкие бокалы.

– Вы хотите что-то отметить? – спросила Доминика.

– Нашу встречу.

Они чокнулись. Доминика никогда раньше не пробовала такого шампанского и с изумлением нашла его превосходным.

– Как вас зовут? – поинтересовалась она.

– Клод. А вас?

Она ответила, что ее зовут Доминика и что она уже пять лет работает секретаршей в компании «Терраж». После чего смолкла, потому что молодой человек, похоже, ее не слушал.

– А вы чем занимаетесь? – после паузы спросила она.

– Я собираюсь открыть фирму в Париже, – сказал он уклончиво. Было заметно, что распространяться о рабочих делах ему неохота.

Этот человек неизвестно почему внушал ей смутный страх. Но она подумала, что ведь это он сам к ней подсел, так что ничего страшного, даже если он в ней разочаруется. И успокоилась.

– Доминика, а вы знаете, что вы прелестны?

Она чуть не поперхнулась шампанским.

– О, наверняка я не первый, кто вам это говорит.

Вообще-то, он был первым. Прежде только мать уверяла ее, что она хорошенькая, поэтому Доминика просто приняла сказанное к сведению.

– Не знаю, что вам ответить, месье.