Ольга жадно выпила, откинулась на подушку. Лихорадочныйрумянец на запавших щеках, глаза мутные, руки-ноги плетьми болтаются… И всягорит.

Напугавшись высоченной температуры, Григорий Матвеевичвызвал «Скорую». Приехал врач – молодой, румяный, улыбчивый. Сказал – грипп.Рановато что-то в этом году, обычно в ноябре начинается… Велел давать Ольгеантибиотики, аспирин, теплое питье – и через неделю все будет в порядке. Так ивышло. На шестой день Ольга уже сама хлебала сваренный Григорием Матвеевичемкуриный бульон из мисочки – куриный бульон при гриппе первейшее средство, всемизвестно.

Доела, отставила мисочку.

– Григорий Матвеевич, а где мои вещи?

Вещи ее, выстиранные и выглаженные, лежали на стуле, тут жев комнате.

– Вон они, Оленька, дожидаются вас.

Ольга сунула ноги в тапки, зашаркала к стулу. По пути еесильно качнуло, она ухватилась за диван, постояла немного, тяжело дыша.

– Голубушка моя, куда вы собрались? Доктор вам постельныйрежим прописал, у вас может воспаление легких случиться! Вы должны лежать ивыздоравливать.

– Я должна увидеть детей, Григорий Матвеевич.

Он пытался Ольгу отговорить, а когда понял, что никакими уговорамитут не поможешь, заявил решительно:

– Одну я вас не пущу, так и знайте!

…Родители Стаса, выйдя на пенсию, окончательно поселились надаче. Когдатошняя щитовая бытовка давно уже превратилась в крепкий двухэтажныйдом с резными наличниками и спутниковой антенной на крыше, которой отец Стасастрашно гордился. И отопление в доме имелось от котла, и тесовый трехметровыйзабор, и собака Буран на цепи – все как полагается.

Светлана Петровна как раз выставляла на стол пирог, когдаБуран во дворе зашелся лаем. Светлана Петровна выглянула в окошко. Буран безтолку лаять не станет. Это не какой-то вам пустобрех, настоящий сторожевой пескавказской породы, Стас три года назад за него страшные деньги отдал. СветланаПетровна сына отругала – зачем, мол, потратился, но сама была довольна. Дом уних, как говорится, – полная чаша. И телевизора два, и ковры, и золото, и шубау нее, вон, каракулевая, муж из-за границы привез. Он тогда начальникагородской администрации возил, а тот ему путевочку выделил в Болгарию, вототтуда и привез шубу-то. Уж десять лет, а все как новая…

За воротами, под фонарем, топтались двое. На алкашей вродене похожи, хотя кто их теперь разберет, швали разной развелось… СветланаПетровна задернула шторку. Бог с ними. Сунутся – Буран их враз порвет.

В ворота заколотили. И чего неймется?

Светлана Петровна растворила окошко:

– А ну пшли отсюдова! Ишь, хулиганье! Щас собаку спущу!

Она хлопнула рамой – окна современные, пластиковые, сынокрасстарался, заказал – и пошла за чайником, досадуя, что какое-то отребьеприличным людям ужинать мешает. Ужин в семье считался делом важным, почтисвятым. К ужину непременно полагалось горячее – кура под майонезом, жаренаякартошка со шкварками, да капустки квашеной из погреба, да яблочек моченых, дагрибков. Анатолий Иванович пропускал пятьдесят граммов водочки под соленыйогурец, после чего всей семьей долго пили чай с пирогом и смотрели потелевизору какую-нибудь передачу хорошую – «Поле чудес» или «Кривое зеркало» сПетросяном. Ясное дело, никаким оглоедам подзаборным ужин семейству портить недозволялось.

Машка вылезла было из-за стола, но Светлана Петровна еепоймала и обратно усадила:

– Манечка! Куда ты, рыбонька моя?

– Стихи учить буду, – ответила рыбонька.

И до чего же девчонка сладкая, чисто твой пирожок!

– Погоди. Вот покушаешь, и пойдем стихи с тобой учить.

Маня скривилась:

– Не хочу есть.

– А пирожка-то? Бабушка пирожок спекла, дед вон плакатьбудет, если ты не покушаешь!

Маня нехотя согласилась, полезла на стул, хоть и насупилась.Эх, грехи наши тяжкие… Кушает девочка плохо и спит нехорошо. Ну чего нехватает, спрашивается? Вроде все есть. Накормлена-напоена, и игрушек полнаякомната, и коньки, вон, купили, и качели дед во дворе поставил. А Манечкапокачается-покачается на качелях, потом сядет в уголку да давай плакать так,что сердце разрывается. Спросишь, в чем дело, – только хуже плачет.

В калитку снова заколотили. Анатолий Иванович недовольнопоморщился, газету с программой в сторону отложил.

– Света, ну что там?

Светлана Петровна выставила на стол чайник, накинула платок:

– Толя, Манечке чаю налей. Я сейчас, собаку только спущу.

Кутаясь в платок, Светлана Петровна пошла к калитке.

– А ну, брысь отсюдова!

– Светлана Петровна, – позвали из-за забора. – Ребята у вас?

Нате-здрасьте! Ольга! Явилась – не запылилась. СветланаПетровна взяла Бурана за ошейник, растворила калитку. Так и есть: стоит закалиткой ее разлюбезная невестка. Из тюрьмы – да прямиком к ним. К невестке уСветланы Петровны свой счет был. Не о такой жене она для сына мечтала. Когда онеще только связался с этой Ольгой, целую ночь в подушку проплакала – не параона Стасу, ох, не пара. Голь перекатная, да еще с этими интеллигентскимивывертами. Художница, как же! Да у художницы этой и посмотреть не на что. ЧемСтаса взяла – непонятно. Не иначе, присушила.

Когда выяснилось, что Ольга у Стаса в фирме намошенничала,Светлана Петровна так и сказала сыну: я, мол, сразу знала, что она тебе неподходит, никогда она мне не нравилась. Бухгалтерша! Воровка она, а небухгалтерша, вот кто! Мало того, что Стаса по ее милости чуть не упекли зарешетку, так еще Машенька с Мишенькой из-за нее пострадали, Мишеньку вон вшколе задразнили, что мать зэчка. Деду пришлось ходить к директору, требовать,чтобы пропесочили обидчиков, разобрались чтобы.

– Ты чего явилась? Чего тебе здесь надо?!

Светлана Петровна двинулась на Ольгу, придерживая до поры довремени Бурана. Пусть только попробует что-нибудь выкинуть, вот только пускайпопробует! Живо спущу собаку с цепи – и полетят клочки по закоулочкам!

– Светлана Петровна, я хочу увидеть детей.

Светлана Петровна аж задохнулась от негодования. Детей!Увидеть она хочет! А когда под носом у Стасика пакостила, про детей тыподумала?! Нет, вы посмотрите – детей ей подайте! И как наглости хватает! И какглаза ее бесстыжие смотрят!

– Убирайся! Стаса чуть под монастырь не подвела и наглостьимеешь являться! Совсем стыд потеряла!