учитывая отсутствие лицевой или периферической слабости, это, скорее всего, болезнь Дюшенна.

Я остановился, чтобы дать им осознать это, и увидел, что члены комиссии сверяют то, что я сказал, с записями перед ними. Женщина радостно кивнула, а педиатр сердито посмотрел на меня.

– А что насчет прогноза? – спросил он.

– К сожалению, – сказал я с самым лучшим выражением лица, на которое я был способен и которое годится для «плохих новостей» (по сути, я скопировал его у Джейн), – его мышечная сила будет уменьшаться, и подозреваю, что годам к десяти он станет инвалидом. После этого, ну, почти наверняка его ждут инвалидное кресло, прогрессирующая слабость и все связанные с этим респираторные и сердечно-сосудистые осложнения.

– Хорошо, – сказал педиатр, готовясь к бою. – Расскажите мне о наследственном факторе болезни Дюшенна.

Я изобразил задумчивый взгляд, как бы желая показать, что вспоминаю информацию, полученную несколько лет назад.

– Это наследственное рецессивное, сцепленное с Х-хромосомой нервно-мышечное заболевание, я, кажется, припоминаю. Однако высока частота новых мутаций. К сожалению, отца нет рядом, и с ним невозможно связаться.

– Спасибо, – сказал педиатр, у которого закончились боеприпасы, но он все еще искал, за что зацепиться. – Скажите мне, почему вы мылись в туалете сегодня утром?

Я сказал ему правду.

– На самом деле это очень глупый случай, смешное недоразумение. Я так волновался из-за сегодняшнего экзамена, что забыл смыть шампунь с волос.

Прошло около десяти секунд, но я увидел, как его поза стала более расслабленной.

– Какую специальность вы хотите получить? – спросил он.

– Психиатра, – гордо сказал я.

– Спасибо, черт возьми, за это, – ответил он.

Работа в больнице: врач в белом халате

Истина в том, что к концу смены белоснежный халат врача покрывается пятнами мокроты, мочи, кала, рвоты и крови.

Я познал эту истину, проведя пятьдесят шесть часов длинных выходных, после которых меня вызвали взять кровь в одну из палат больницы Святого Иуды. Обычно я там не работал, поэтому пациента видел впервые.

Он был госпитализирован после кровавой рвоты и ждал операции. Прежде чем пойти к нему, я ознакомился с картой. Там было не так много подробностей – о семье, о детях, о том, кем он работал. Только то, что он переболел желтухой, слишком много пил и в прошлом страдал депрессией. Я загрузил свой картонный поднос всем, что мне было нужно, и подошел к койке. На пациенте была ярко-желтая пижама, и невозможно было сказать, где она заканчивалась и начинался он сам. Я прозвал его «Желтым человеком». Один из анализов был очевиден: нужно было проверить, достаточно ли его печень вырабатывает вещества, необходимого для нормальной свертываемости крови. Из его носа текла тонкая струйка свежей крови.

После многих лет пьянства печень превращается в твердый кусок мяса, утрачивает свою жизненно важную функцию и нарушает работу соседних органов. Это случается со многими алкоголиками. Печень могла бы сказать: «Кому вообще нужна поджелудочная железа? Все, что она делает, – это вырабатывает инсулин. А я сортирую холестерин, произвожу гормоны и желчь, вывожу токсины из организма, запасаю энергию, слежу за свертываемостью крови – ладно, согласна, в последнее время я немного сдала позиции, не буду спорить. Но даже не упоминайте о желчном пузыре! Что такого чертовски сложного в хранении желчи? И он только смотрит, как мимо него проходит еда. И вы называете это работой?»

К сожалению, годы жестокого обращения с собственным телом привели к тому, что вены в пищеводе превратились в варикозные шишки, похожие на геморрой, а мы все знаем, что геморрой может кровоточить. Варикозные расширения вен кровоточат еще сильнее, и довольно трудно заклеить эти пробоины пластырем.

Печень моего пациента не всегда была такой бедной и печальной. Когда-то она была нормальным, счастливым органом, полным надежд, но после пары тысяч рюмок она опустилась и в конце концов совсем потеряла уважение к себе. Затем ее хозяин разозлился и оттолкнул окружающих.

Мне он напомнил женщину с хронической шизофренией, которую я наблюдал. Термин «хронический» на языке врача – это антоним острому или внезапному. Само по себе данное слово не означает ничего плохого, но, когда вы теряете инициативу, напористость и индивидуальность, это далеко не хорошо.

Та женщина с шизофренией работала в кондитерской компании и выполняла контроль качества. Я наблюдал ее в амбулаторных условиях примерно через тридцать лет после первого проявления шизофрении, и с тех пор ее жизнь медленно шла на спад.

Я спросил ее, в чем заключается ее работа. Она сказала мне, что наблюдает, как продукты проходят мимо производственной линии, и, если что-то из них было испорчено, она выбрасывает их в мусорное ведро.

– И это все? – спросил я.

Она кивнула.

– Разве это не скучно?

Не знаю, почему я это сказал, мне до сих пор стыдно.

– Нет. – Она вдруг оживилась. – Иногда мы меняемся местами, и я смотрю, как мимо проплывают шоколадные пирожные.

Если подумать, то эта история действительно подходит для описываемого случая.

Все дело в потере достоинства.

Я погуглил ту бисквитную фабрику. Она закрылась еще до того, как я встретил мою пациентку.

После всех этих лет самым теплым и гордым воспоминанием, которое у нее осталось, было наблюдение за проносящимися мимо пирожными.

Но ведь могло бы быть еще хуже! Я не думаю, что в наши дни она вообще устроилась бы на работу. Когда я спрашиваю пациентов, чего они хотят, они не говорят о том, что хотят исцелиться или перестать принимать лекарства. Все без исключения заявляют мне, что хотят достойную работу – что-то делать, где-то жить и кого-то любить.

Вот она, главная неудовлетворенная человеческая потребность.

Когда я вернулся в отделение, мой «Желтый человек» вел себя со мной очень мило, и, поскольку меня больше никуда не вызывали, мы немного поговорили, но в основном я просто сидел и слушал. Пациент потерял всех. Его брак распался много лет назад, и он перестал общаться со своими детьми. Он был бездомным и давно остался без работы.

Как я теперь понимаю, я думаю, он знал, что умирает, и потратил несколько минут своей уходящей жизни, чтобы поговорить со мной о тех немногих вещах, которыми гордился. О том, что пытался все исправить, и о том, что ему невыносимо жаль, что жизнь так сложилась.

Потом он посмотрел на меня и попытался что-то сказать, но из него вырвался только литр крови.

Я знаю, о чем вы думаете. Как мы так резко пришли к целому литру крови? И вы правы. Но когда варикозное расширение вен пищевода кровоточит, оно